Шрифт:
Джером Дейвид Сэлинджер
Раз в неделю - тебя не убудет
Перевод на русский язык. И.Бернштейн, 1996.
Он укладывал чемодан, не выпуская сигареты изо рта, и щурился, когда дым попадал в глаза, так что по его выражению нельзя было сказать, скучно ему, или страшно, или горько, или уже все равно. На лицо красивой молодой женщины, сидящей, как гостья, в глубоком темном кресле, упад луч утреннего света - но красота ее от этого не пострадала. Хотя всего красивее были, по. жалуй, ее голые руки: загорелые, округлые и прекрасные.
– Миленький, -
– Что?
– спросил молодой человек. У него был сипловатый голос заядлого курильщика.
– Я не понимаю, почему этого не мог сделать Билли.
– Он старый. Может, включишь радио? В это время дают неплохие записи. Попробуй на волне тысяча десять.
Молодая женщина потянулась назад той рукой, на которой у нее было золотое обручальное кольцо, а рядом на мизинце - невероятный изумруд; отодвинула белую, заслонку, что-то нажала, что-то повернула. И стала ждать, откинувшись на спинку кресла, но вдруг, ни с того ни с сего, зевнула. Молодой человек на минуту поднял на нее глаза.
– Нет, правда. Надо же им было назначить отправление на такое ужасно неудобное время, - сказала она.
– Я передам, - ответил молодой человек, перебирая стопку носовых платков, - что моя жена находит такое время отправления неудобным.
– Миленький, я правда буду по тебе ужасно скучать.
– И я тоже. У меня где-то должны быть еще белые носовые платки.
– Нет, правда. Просто возмутительно. Честное слово.
– Ну, ладно. Все, - молодой человек закрыл чемодан. Он закурил новую сигарету, посмотрел на кровать и лег поверх одеяла... [89]
И как раз когда он растянулся на кровати, лампы в приемнике разогрелись и в комнату хлынули победные трубные звуки - марш Сузы для необъятного духового оркестра. Его жена отвела за спину одну роскошную обнаженную руку и выключила радио.
– Я думал, передадут что-нибудь другое.
– Ну, не в такую безумную рань.
Молодой человек пустил к потолку кособокое дымное колечко.
– Тебе не обязательно было вставать, - сказал он ей.
– Но я сама хотела!
– за три года она не отучилась разговаривать восклицаниями.
– Не встать! Разве можно?
– Подкрути на пятьсот семьдесят, - сказал он.
– Может, там есть что-нибудь.
Его жена снова включила радио, и они оба стали ждать, он-с закрытыми глазами. Через минуту послышался какой-то вполне надежный джаз.
– Нет, правда, у тебя разве есть столько время, чтобы лежать?
– Столько времени. Да. Еще рано.
Его жене вдруг пришла в голову серьезная мысль.
– Я надеюсь, ты попадешь в кавалеры и получишь крест. Ты ведь так любишь ездить верхом! Ты непременно должен быть кавалером. Нет, правда.
– Кавалеристом, - поправил молодой человек с закрытыми глазами.
– Вряд ли. Сейчас всех берут в пехоту.
– Вот ужас, миленький! Ну почему ты не хочешь позвонить тому человеку, знаешь, у него еще
– Пожалуйста, - сказал он, - не надо об этом. Я тебе все уже объяснял. Насчет производства в офицеры.
– Ну, по крайней мере, я надеюсь, что тебя отправят в Лондон. Нет, правда, там хоть есть культурные люди. У тебя записан номер полевой почты Бабби?
– Да, - солгал он.
У его жены возникла еще одна важная мысль.
– Мне бы какой-нибудь английский отрез. Твид, может быть, или еще там что-нибудь.
Но тут же она вдруг снова зевнула и сказала то, что ей не нужно было говорить: [90]
– Ты попрощался с тетей?
Ее муж открыл глаза и довольно резко сел, одним махом опустив ноги на пол.
– Вирджиния. Послушай. Я вчера не успел все сказать. Я хочу, чтобы ты раз в неделю водила ее в кино.
– В кино?
– Тебя не убудет, - сказал он.
– Один раз в неделю - это не смертельно.
– Ну конечно, миленький, но...
– Без но, - сказал он.
– Раз в неделю, тебя не убудет.
– Ну конечно же, глупый! Я только хотела сказать...
– От тебя не так много требуется. Она уже не молода, и вообще, сама знаешь.
– Но, миленький, ведь ей опять стало хуже. Нет, правда. Она такая... чокнутая, даже не смешно. Честное слово, ведь ты же не сидишь с ней дома целые дни.
– Ты тоже не сидишь, - сказал он.
– А она вообще не выходит, если я ее куда-нибудь не поведу, не вытащу.
– Он наклонился к самому ее лицу и едва не упал с кровати.
– Вирджиния, всего раз в неделю. Тебя не убудет. Я не шучу.
– Ну конечно же, миленький! Нет, правда, раз ты этого хочешь...
Молодой человек вдруг встал.
– Скажи, пожалуйста, на кухне, что можно подавать завтрак, - попросил он, направляясь к двери.
– Эй, служивенький, может, поцелуешь меня?
– остановила его жена.
Он пригнулся, поцеловал ее дивный рот и вышел из комнаты.
Он поднялся на один пролет по широкой, покрытой толстым ковром лестнице и, на площадке повернув влево, дважды постучался во вторые двери. К створке была приколота карточка старого нью-йоркского отеля "Уолдорф-Астория" с типографской надписью: "Просьба не беспокоить" и припиской сбоку выцветшими чернилами: "Ушла подписываться на Заем Свободы. Скоро буду. Встреть вместо меня Тома - в шесть в вестибюле. Он вздергивает левое плечо выше правого и курит прелестную короткую трубочку. Целую. Я." Записка предназначалась матери молодого человека, в первый раз он прочел ее, когда был еще маленьким, и с тех пор перечитывал раз сто. Перечитал он ее и теперь, в марте 1944 года.