Разбитые иллюзии
Шрифт:
— Есть, — осторожно ответил Седрик.
— Вот, я выгружу это в твой бункер, и завтра мы об этом поговорим, — я малость напоминала сумасшедшую, наверное, поэтому мужчины не стали спорить.
Что-то было не так… Что-то было совсем не так… Было плохо… Я закрыла глаза, чтобы разобраться в себе, в ощущениях…
— Ники! Что с Ники? — выкрикнула я, срываясь на бег, со мной поравнялся Тони.
Седрику и Фрешиту ничего не оставалось, как следовать за нами.
— Что с Ники? — снова спросила я их.
— Да
— Какое там нормально, — прорычал Тони. Между ним и девушкой связь была куда крепче, но он был простым оборотнем и потому так же, как и я, всего лишь знал: Ники плохо.
Мы бежали по огромному дому, ведомые чутьём. Миновали зал приёмов и по центральной лестнице добрались до третьего этажа. Там я услышала бешеное рычание и хриплый, словно задыхающийся лай. Оставалась лишь пара ступенек, как вдруг Тони прыгнул, превращаясь в огромного мохнатого пса, и скрылся в коридоре. Вбежав на этаж, я успела увидеть тёмную тень огромного пса, устремлённую к руке с пистолетом… челюсти сомкнулись с хрустом, и раздался визг.
— Всем стоять! — заорала я.
В дверном проеме рычит взбешённая гиена, похоже, это Ники. Тони, почти не рыча, отрывает-откусывает руку мужику, тот визжит и пинается. Похоже, моему псу досталось. Ещё мгновение-другое, и рука оторвана, а Тони отскочил на безопасное расстояние. Из обрубка хлещет кровь, но мужик кидается поднять упавший пистолет. Гиена и я действуем одновременно: я выпустила лозу, чтобы отшвырнуть его, а она кинулась, чтобы укусить. Вышло так, что я отдёрнула его от пистолета, спасая от зубов.
— Что происходит? — в два голоса.
Седрик и Фрешит отстали буквально на пару секунд…
Я поспешила вглубь коридора, поближе к двери, к Ники и Тони.
— Эта тварь… — прокричал травмированный. Я увидела, что он не один, дальше по коридору стояли ещё трое, они усиленно пытались прикинуться мебелью и явно жалели, что оказались здесь.
Не знаю, что со мной было, мне хочется думать. что это последствия тесного общения со Стилетом. Но оскорбление этого мохнатого меня взбесило, и я ударила так и не втянутой лозой, как кнутом.
— Эта гиена — filiusnuminis, — мой голос звучал холодно и спокойно, словно кто-то другой произносил слова за меня. — Ты собрался выстрелить в filius numinis? Отвечай! — и я снова ударила. Почувствовав движение, я обернулась, готовая атаковать. Седрик сделал пару шагов к нам, в руке зажат пистолет… Мохнатый придурок воспрянул, потом удивился… Испугаться он не успел. Прозвучал выстрел. Хорошо, что пистолет был малокалиберным с обычными пулями — ничего такого, что показывают в кино, никаких снесённых черепов — аккуратная дырка во лбу.
Седрик перевел тяжёлый взгляд на застывших истуканами мохнатых, и те с тихим скулежом попадали на колени, а кто-то и на пол.
— Убирайтесь и это прихватите. С вами я разберусь
— Стойте! — очнулась я. — С чего всё началось?
— Вы приказали привести мальчишек, а та дев… леди numinis сказала, что никого никуда не выпустит до прихода леди Пати. Он с катушек слетел… наговорил ей всякого. Она перекинулась… Мы говорили, что не надо настаивать, не получив от вас повторного приказа, что вы… А он…
— А он теперь корм червей, — зло подытожил Седрик. — Убирайтесь.
— Что это значит, Седрик? — холодно спросила я.
— Ай, брось! Ничего это не значит. Просто хотел посмотреть на этих лебедей поближе, отвлечься, ожидая тебя. Но тут передали, что ты на подходе, и, как видишь…
— Вижу. Скольких ещё псов мы потеряем из-за их дурного воспитания?
— Нисколько, — отрезал он.
— Ну, смотри…
Я вдруг поняла, что не слышу рычания и взлаивания гиены, непрестанно звучавшего всё это время. Ники, раздетая и избитая, сидела в дверном проёме, вцепившись в поскуливающего, вылизывающего её пса.
— Ники… — тихо обратилась я.
Она вздрогнула. Бедная девочка… Filius numinis, от сильных эмоций теряющая контроль над силой и вывертывающаяся в гиену. К счастью, та мразь, что годами использовала Ники как фамилиара в своих ритуалах, «заразила» её гиеной лишь на физическом уровне — даже в теле зверя она не превращалась в переполненное агрессией существо, оставаясь такой, как всегда: послушной, ведомой и… напуганной. Но все меняются, и Ники тоже…
— Простите меня, простите. Я не умею себя контролировать, — тихо запричитала она. Фрешит, который так и остался у двери, предоставив нам с Седриком разбираться с мохнатыми, дёрнулся, чтобы обнять её, подбодрить. Но Тони тут же развернулся к нему и недвусмысленно клацнул зубами.
— Не стоит, Фрешит, — холодно заметила я. — Я сама разберусь.
Ники, неправильно истолковав мои слова, плача, скрутилась в клубочек, словно пытаясь спрятаться за огромным псом. Тони строго на меня посмотрел, я аж притопнула ногой, закатывая глаза: «Не дури хоть ты!».
Он понял и успокаивающе лизнул девушку.
— Ники, глупенькая, — начала я, — ну чего ты плачешь?
Она замерла.
— Ты всё сделала правильно, хорошая девочка.
Она вопросительно посмотрела на меня.
— Я не злюсь. Я довольна тобой.
— Правда?
— Ой, ну хватит, меня сейчас стошнит, — влез Седрик.
— Помолчал бы, — предостерегая произнесла я.
— Фигу. Время дорого. Ты, плейбойская гиенка, хватила через край, это несомненно, но госпожа на твоей стороне, так что вытри слезы и оденься.
Тони тут же метнулся и принес в зубах обрывки одежды.
— Одевайся, Ники. Теперь я здесь, и всё будет хорошо.
— Вы не дадите им обидеть их?
— Нет. Я никого не дам обижать. Детей тем более.