Разбитый шар
Шрифт:
— Может, и так, — ответил Ферд.
— Я раньше думал, что смысл жизни в том, чтобы выполнять волю бога, — сказал Мантила.
— А как ты определяешь бога?
— Бог создал Вселенную.
— А ты Его когда-нибудь видел?
— Слушай, — сказал Джо Мантила, — я тут рассказ читал — там военный ангела подстреливает. Представляешь? Ранил его, что ли.
И он, бесконечно повторяя подробности, стал пересказывать Ферду Хайнке сюжет.
— Я читал, — оборвал его Ферд.
— Интересно, как она много всякой всячины знает, — заметил Джо. — Это я про Рейчел. Может, она и в самом
— Дар предвидения, — сказал Ферд Хайнке.
— Да нет. В этом-то весь смысл рассказа. На самом деле она человек. Есть много людей, не похожих на военных.
— Если бы она сейчас была здесь и слышала нас, знаешь, что бы было? — спросил Джо Мантила.
— Посмеялась бы.
— Точно, — согласился Джо. — Ты заметил, она не верит в то, во что другие верят — я там или ты? Когда с ней разговариваешь, она тебя даже не слышит. Про все, чем мы занимаемся — Организацию, «Существ с планеты Земля». Наверно, она — правда высший мутант, и в конце концов мир будет принадлежать ей.
— Наверно, наше общество переживает свои последние дни, погибнет оно скоро, как когда-то Рим, — сказал Ферд.
— А почему пал Рим?
— Рим пал, потому что общество у них выродилось. Тут и нахлынули варвары, и все, конец пришел.
— Они все библиотеки и здания сожгли, — сказал Джо Мантила.
— Круто.
— Неправильно это было. Они всех христиан поубивали, замуровывали их в катакомбах и зверей на них спускали.
— Это римляне делали, — поправил его Ферд Хайнке. — На гладиаторских боях. Римляне терпеть не могли христиан, потому что знали, что те разнесут их пустое общество, так и получилось.
— Император Константин был христианином, — возразил Джо Мантила. — Это варвары христиан убивали, а не римляне.
Они спорили еще долго.
17
Мотель «Четыре туза» представлял собой ряд квадратных, оштукатуренных снаружи комнаток в калифорнийском стиле, современных на вид, удобно расположенных на краю шоссе, по которому въезжали в Сан-Франциско с юга. Его венчала необъятная неоновая вывеска. Внутри каждого такого тускло освещенного номера, в самом его центре, стоял душ.
Постоялец, оплативший проживание, бросал на пол чемоданы, закрыв дверь, прятался от утомительной дороги с ее яркой мельтешней, осматривался и видел кровать — чистую и широкую, латунный светильник — тонкий и удивительно высокий и затем — душ. Тогда гость сбрасывал с себя потную одежду — спортивную рубашку, туфли, брюки, трусы, и, счастливый, шел принимать душ.
Пальцы его босых ног ласкал шероховатый пористый камень пола, похожий на известняк, но окрашенный пульверизатором в нежно-сизый цвет. Зеленые стены тоже были как будто выложены из пористого камня. Душ стоял не в отдельном помещении, а прямо в комнате. Воду держал барьер из саманных блоков высотой в фут. Блоки были неправильной формы, напоминали фундамент разрушенной испанской крепости, и постояльцу казалось,
Под душем комнатки «С», расставив ноги, чтобы потереть лодыжки, стояла Патриция Грей.
Дверь номера была приоткрыта, и сквозь щель в него лился предвечерний солнечный свет. А вместе с ним в комнатку заглядывала площадка, посыпанная гравием, которая протянулась к квадрату лужайки с шезлонгами и пляжными зонтами в тени за неоновой вывеской. А за ним и сама Эль-Камино. Впритык друг к другу ехали грузовики, легковые автомобили, направлявшиеся в пригороды, на юг. Был конец дня, и поток машин с беспрерывным глухим грохотом покидал Сан-Франциско.
Из пластмассового радиоприемника «Эмерсон» над кроватью лилась танцевальная музыка. На кровати в свободных брюках и рубашке развалился Арт. Он читал журнал.
— Сделай одолжение, — обратилась к нему Патриция.
— Полотенце дать?
— Нет, выключи, пожалуйста, радио, — попросила она. — Или найди что-нибудь другое.
Мелодии напомнили ей о радиостанции, о работе, о Джиме Брискине.
Арт даже не пошевелился.
— Выключи, пожалуйста.
Арт не сдвинулся с места. Тогда она, взяв большое белоснежное махровое полотенце, предоставленное мотелем, босиком прошлепала по комнате и щелкнула выключателем. С нее вовсю капала вода.
— Ничего? — побаиваясь его, она отошла от радио и стала вытираться.
Тишина, похоже, подействовала на него угнетающе.
— Поймай что-нибудь, — попросил он.
— Не хочу ничего из внешнего мира.
Уединение должно быть полным, подумала она. Если оно вообще туг возможно.
Из купленной ему одежды она взяла красную с серым спортивную рубашку. Он надел ее только раз, сидел в ней за рулем, когда они ехали из Сан-Франциско. С рубашкой в руках она подошла к кровати и спросила:
— Можно, я ее надену?
Бросив взгляд вверх, на нее с рубашкой, Арт удивился:
— Зачем?
— Просто хочу, — сказала она.
— Она тебе велика.
Но она надела его рубашку. Полы болтались у нее ниже бедер. Она достала из чемодана джинсы и натянула их, потом распустила волосы и стала их расчесывать. Она расхаживала по комнате в джинсах и спортивной рубашке с флаконами, баночками, тюбиками и пакетами и расставляла их в аптечке в ванной и на туалетном столике. Шкаф уже был заполнен ее одеждой. Остальное она не стала распаковывать — уже некуда было класть.
— Да, вещей у тебя хватает, — заметил Арт.
— Да нет, не так уж и много, — возразила она.
— Все эти б-б-бутыльки.
Она заглянула на крошечную кухоньку — посмотреть, нет ли там буфета. Никакой посуды они с собой не взяли. На полке для сушки лежала пачка печенья, четыре апельсина, пакет молока, буханка хлеба «Лангендорф» и банка мягкого сыра. И даже бутылка портвейна «Галло». Она открыла вино, сполоснула гостиничный стакан и налила себе.
Через заднее окно мотеля ей виден был двор с досками и недостроенным бетонным фундаментом. На веревке сушились брюки и рабочие рубашки. Как тут безлюдно, подумала она. Вернувшись в комнату, она сказала: