Разборки в Токио
Шрифт:
К борту грузовика всего в метре от меня был приклеен плакат с той же самой серьезной физиономией. На сей раз скандирующих парней в хопи не было — может, потому, что погода была сомнительная. Фанатизм — одно, а дождь — совсем другое. Динамики, однако, ревели, а ветер уносил их послание прочь. Что бы они там ни орали, я наверняка проживу без их соображений.
— Вы этим парням верите? — Таксист покачал головой.
— Я надеялся, такие только в Токио водятся, — сказал я. Грузовик проорал, что виски популярнее сакэ, но я не уловил, к чему он клонит.
— Они сейчас повсюду. У меня двоюродный брат в Кагосиме, так они и там тоже. Все потому, что люди глупы. Не столько люди, сколько группы людей.
Я еще не слыхал настолько неяпонского мнения, но, с другой стороны, этот парень и не японец. Любопытно, он с легкостью говорит такие вещи, потому что я такой же иностранец, или полагает, что презрение к массам типично дня американцев и я вдали от родины это оценю?
— Ну то есть, когда в комнате собирается больше трех человек, они точно выкинут какую-нибудь глупость. Организуют политическую партию, интернет-компанию, рок-группу или еще что-нибудь. Улавливаете, да? Возьмем любое дело, для которого требуется больше трех человек, — футбольную команду, ресторан, мотоклуб, церковь, клуб караоке, бывших курильщиков — все что угодно, да, и вот я думаю — к чему все это? Людям это надо? Очередной кружок оригами, или сквош-команда, или клуб кошатников?
Он с силой сжимал руль, и костяшки выступали, точно горные вершины на дуге горизонта. Его все это явно достало — или, скорее, достало что-то другое, и к нему таксист таким вот образом подбирался. Когда люди срываются на кошатниках, чаще всего их гложет что-то иное, скрытое. Я не решился спросить, как он думает, нужен ли миру очередной антисоциальный таксист.
— Ну да, — сказал я. — Человек — общественное животное. Что тут сделаешь?
— Еще какое животное. А если б я знал, что тут сделать, организовал бы собственный клуб, чтоб ему пусто было, и разъезжал бы в грузовике. — Он кивнул на передвижной штаб «Цугури». — Я бы каждому прямо в ухо орал, что хватит уже кучковаться и заниматься черт знает чем.
Я не нашелся что ответить. Грузовик «Цугури» рванул вперед. Может, подумал я, мой таксист, как профессиональный водитель, знает, отчего по соседней полосе всегда едут быстрее. Я не стал его напрягать. У него и так проблем навалом.
Через несколько минут я с облегчением вышел из такси и углубился в сплетение улочек меж деревянных домишек. Западные отели в неоновых огнях, туристические переулки с дешевыми штампованными статуэтками Будды и пластмассовыми самурайскими мечами словно остались где-то в другом мире, хотя, по правде говоря, поздний двадцатый век был всего лишь кварталом дальше.
Дождь только начался, и улицы быстро пустели. Я попытался сбавить шаг, дабы не спеша прогуляться и насладиться полуодиночеством. Но не тут-то было. Мне слишком не терпелось увидеть маму Маюми.
Она была окамисан первого дома гейш, который я когда-то посетил. Как хозяйка, она обладала самым высоким статусом из всех женщин дома: четыре гейши, три майко (девственницы, ученицы гейш) и два «яйца» (девчонки, еще не оперившиеся кандидатки в майко, приступающие к обучению, когда им исполняется шесть лет, шесть месяцев и шесть дней). Я познакомился с Маюми, работая над статьей о подростковом идоле, певце Сэме Тораюки. Когда он не пришел на интервью, я связался с его менеджерами. Они очень долго извинялись, и я, очевидно, произвел хорошее впечатление, потому что администратор, дабы компенсировать оплошность господина Тораюки, пригласил меня на вечер с гейшами. Я согласился из вежливости. По правде говоря, я сомневался, что гейши меня зацепят.
Я ошибался.
И вот теперь я вновь стоял у дверей мамы Маюми. Дом совсем не изменился с тех пор, как я посетил его впервые или посещал в дальнейшем. Он ничем
Вообще-то нельзя просто постучаться в дом гейши без приглашения. При уговоре о посещении дзасики [59] соблюдается строгий протокол, и гости приходят обычно по трое-четверо. Но мне хотелось преподнести маме Маюми сюрприз, а до прибытия очередных гуляк все равно оставалось несколько часов. За этой дверью гейши усердно красятся и тщательно укладывают слои замысловатых одеяний, в которых так захватывающе вплывают потом в комнату.
59
Гостиная в традиционном японском доме.
По крайней мере я не допустил ошибки и явился не с пустыми руками. Для иностранца простительно явиться без приглашения: мне нужно всего лишь задать пару кратких вопросов и, может, договориться посидеть где-нибудь попозже за рюмочкой и поболтать. Но явись я без подарка, сомневаюсь, что Маюми хоть взглянула бы на фотографию.
Я тихонько постучал и стал ждать. Через пару секунд послышалось шарканье, и внутри у меня что-то екнуло — так бывает, когда ждешь у незнакомой двери. Небольшая деревянная перегородка разделилась надвое. Изнутри на меня уставилась пара темных глаз на белом фарфоровом лице. Внутри екнуло сильнее. Я чувствовал себя Гумбертом Гумбертом на школьных соревнованиях по гимнастике.
Не успел я заговорить, глаза исчезли. Я так и стоял с подарком в руках. Внезапно в крошечной щели показалось другое лицо — огромные темные глаза, которые отняли у меня годы жизни. Но и это лицо внезапно исчезло. Я услышал суматоху, и пронзительный женский голос что-то скомандовал. Ну точно — мама Маюми пришла посмотреть, отчего ее девчонки подняли возню. Я стоял под дождем и улыбался как идиот.
— Что вы хотите? — спросил голос. Даже не взглянув ей в глаза, я глубоко и почтительно поклонился. Почтение наготове.
— Прошу простить меня за визит в такой час без приглашения. Я преступил обычай и приношу свои извинения за то, что нарушил покой вашего дома, — начал я, потупившись. Маюми этим просто наслаждается, я уверен. — Я был в отъезде и несколько лет не бывал в окрестностях…
— Сколько лет? — Девичий голос за дверью, потом взрыв смеха.
— Тихо! — осадила окамисан. Все затихли.
Я продолжил:
— Я путешествовал и не знал, как еще мне увидеться с женщиной, которую я ищу. Потому я и приехал сюда, где ведутся дела, я смущен сверх всякой меры, но мне очень нужно ее найти, и я нижайше прошу извинить меня. Намерения мои благородны, но дело срочное. Меня зовут Билли Чака, и я ищу маму Маюми.
Я ждал, опустив голову. Загривок щекотали струйки дождя.
— Не повезло, — ответил голос. — Она больше не гейша этого дома.
Я резко поднял голову. На меня смотрела незнакомая пара старых глаз. Пустых, как сознание Будды.
— Ее нет? — спросил я.
— Вот именно. Я — новая окамисан — мама Сайкуку. Ничем вам помочь не могу. Увы.
— Для меня высокая честь познакомиться с вами, — сказал я. Подумал было сунуть в щель визитку, но побоялся ткнуть гейше в глаз. А затем вспомнил, что у меня вообще нет визиток. — Не знаете ли вы, где я могу ее найти? Это очень важно. — Зря я это сказал. В мире зависти и запретных связей гейши кутаются в тайну, как в кимоно. Кто знает — может, я какой-нибудь свихнутый бывший клиент, слишком серьезно воспринял знаки внимания Маюми, преступил черту, влюбился, и теперь нам надо вместе покончить с собой. Если вы любитель кабуки, такое логическое развитие событий вам знакомо.