Разборки в Токио
Шрифт:
Я занял место в конце стойки. Мелодия гавайской гитары вспенивалась барашками, плыла в воздухе, как из далекого тропического рая. Ко мне вальяжно приближалась барменша. Ее бедра покачивались, точно листья пальм в холодном бризе. На ней была травяная юбочка, а цветастый лифчик готов был слететь по первому зову. Года двадцать два максимум.
— Что я могу для вас сделать? — проворковала она. Я думал было спросить, где тут ее можно сделать, и содрогнулся. Всегда ненавидел этот каламбур, и к тому же он непереводим.
— Что они пьют? — спросил я, кивнув на группу в углу.
— Пинья-коладу, — ответила она и перегнулась
— Как вы его готовите? — спросил я.
— Как захотите.
— Я люблю крепкий. Крепкий, но сладкий.
— Я знаю, как вы любите, — протянула она. — Немного рома. Кусочек сочного ананаса. Пару капель вкуснейшего кокосового молока.
— Вы жмете молоко из кокосов вручную?
— Можно и так, — ответила она.
— Хорошее начало.
— Конечно. Но сначала мне надо расколоть орех. Я беру железный молоток и бью им со всей силы. Бац!
— Ух.
— Орех не всегда раскалывается с первого раза. И мне приходится колотить по нему молотком снова и снова. Бац! Бац! Бац!
— Пожалуй, я лучше пивка выпью.
— Как хотите, — лукаво улыбнулась она. Я пронаблюдал, как она, виляя задом, продефилировала к холодильнику. Когда она его открыла, ее тело обдало облаком холодного пара, и ладные плечи пошли гусиной кожей.
Сара временами ловила меня на том, как я пялюсь на женщин, но даже она перестала мне выговаривать, когда я рассказал ей про опыты на шимпанзе: ученые доказали, что мужская сексуальность визуально ориентирована, и ничего с этим не поделаешь. В конце концов Сара вздохнула и сказала: «Хочешь быть гориллой — будь гориллой». Шимпанзе — не гориллы, но, наверное, она имела в виду другое.
Барменша накачала пиво так, что оно взошло обильной пеной. Вдруг две ладошки закрыли мне глаза. А я-то как раз вовсю наслаждался зрелищем.
— Угадайте кто?
Мама Маюми. Я чуть не забыл, зачем пришел.
— Как поживаете, мама Маюми, — сказал я.
Она отвела руки, и я повернулся на стуле. Я всегда видел маму Маюми в кимоно, и сейчас ее облик слегка меня ошарашил. Она постарела, разменяла шестой десяток, но красива была по-прежнему и весьма современна в скромном летнем платье.
— Что вы тут делаете? — спросила она, беря меня за руки.
— Я бы мог спросить вас о том же.
— Я хозяйка этого заведения. У меня теперь есть патрон. Прекрасный старичок, сделал состояние на видеоиграх.
— Серьезно?
— Конечно. Вы когда-нибудь играли в «Инопланетный дорожный патруль»? «Киборга-самурая»? Это все его компания выпустила. Он вызволил меня из мира гейш и устроил хозяйкой этого заведения. Я вижусь с ним раза три-четыре в месяц. Он такая душка. — Она была довольна, и я за нее порадовался. Мир гейш зачастую полон горечи, эфемерной любви и стоических трагедий. Занимательно с точки зрения драмы, но пропускать все это через себя — совсем другое дело.
— Поздравляю, — просиял я. — У вас теперь, значит, настоящая жизнь в этом вашем «Ананасе».
— Глупое название, я знаю. Он придумал.
— Гавайский антураж тоже?
— Конечно, — хихикнула она. Молодая красивая барменша протянула мне пиво в пластиковом кокосовом стаканчике. Я поблагодарил ее, и она
— Ну, — сказал я Маюми, — в нем есть свои прелести.
Маюми закатила глаза и снова рассмеялась:
— Вы бы видели меня в ее возрасте, господин Чака.
— Я был бы в восторге.
— Ну еще бы, — подмигнула она.
Мы заняли единственную угловую кабинку, как раз напротив чопорной компании из трех человек, которые едва обратили на нас внимание. Судя по их столику, они глушили пинья-коладу уже полдня, но языки у них так и не развязались. Странноватая компания. Довольно симпатичная девушка едва за двадцать — вероятно, студентка, — пожилой джентльмен и парень лет тридцати. Не знаю, что их свело вместе, если только они не родственники. Тогда понятно, отчего они почти не разговаривают.
— Интересная компашка вон там, — тихонько сказал я Маюми.
— Члены местного религиозного ордена. Какая-то новая группа, — с неодобрением и тоже тихо ответила она. — Приняли обет молчания.
— Скорее похоже на обет цирроза. И как они называются?
— Не помню. Они все какие-то одинаковые. У этой каждый четверг — питейный день, а также день молчания.
— Очевидно, сутры писал настоящий комик. — сказал я, глотнув пива.
— Клиенты хорошие, платят исправно. Но когда они весь вечер сидят вот так молча, как в воду опущенные, у меня мороз по коже. Лучше бы поскандалили. Это неестественно.
Как хорошая хозяйка, она быстро перевела разговор на меня: расспросила, чем я занимался после нашей последней встречи и что делаю сейчас в Японии. Я рассказал ей о турнире, а обо всем остальном умолчал. На меня вдруг накатили сожаления. В эту самую секунду ребята вовсю выкладываются, забыв о своих увечьях и даже извлекая из них выгоду, погружаясь в драму своих расцветающих жизней. И не знают, не интересуются, что я в Киото ищу чокнутую гейшу. Да и с какой стати им интересоваться?
Маюми рассказала, как встретила в рётэй [60] здесь, в Киото, старого создателя видеоигр, которого выгнали с работы. Как он увел ее из мира гейш. Признала, что кое о чем скучает, но сейчас все по-другому. Молодые девчонки ожидают от жизни слишком многого и не понимают, что гейша обязана жертвовать сиюминутными желаниями ради ублажения других, забыть свои мечты и самой обратиться в мечту. Старели и умирали эстеты, которые искренне наслаждались искусным танцем или мелодией кото [61] и считали гейш не приложением к вечеру, а живыми произведениями искусства. Молодым парням, жаловалась она, потребно только отличное шоу, выпивка и задницы полапать. Побольше бы таких людей, как я, которые действительно ценят гейш, сказала она. С учетом всего, что случилось со мной после встречи с Флердоранж, я не знал, могу ли согласиться.
60
Дорогой ресторан с традиционным интерьером, сервисом и кухней.
61
Кото — японский музыкальный струнный инструмент.