Разбойничья дорога
Шрифт:
Джаксиан отпустил бороду Ториана, и воин рухнул на пол у его ног.
– Ты просил прощения у купцов! – добавил Джаксиан, и опять меня пробрал озноб; мне сделалось дурно от подобного немыслимого проступка, хотя, помнится, в тот момент я вполне одобрил это извинение.
Ториан чуть приподнял лицо.
– Позволь мне уйти. Боже, – прошептал он, – и я умру.
– Поздно! Всех форканцев не хватит, чтобы смыть твой позор. Так слушай наш суд и наше повеление – отныне ты только Ториан, и не Львиногрив больше!
Ториан завыл и ударил лицом об пол.
–
Джаксиан обернулся на этот шепот и просветлел, но даже так лицо его было холодно, как зимнее солнце.
– Любовь моя? Говори!
Шалиаль смотрела на Ториана с сожалением – ведь это он предлагал ей стать ее героем.
– Неужели нет искупления, о Боже? Неужели нет способа ему восстановить свою честь?
Джаксиан нахмурился, и лицо его напомнило мне ночные кошмары или ужасы, что таит морская пучина. Мне хотелось бежать от этого лица, хотя оно хмурилось не на меня, но на всхлипывающего ослушника.
– Есть один. Бывают дороги столь тяжелые, что изменяют всех, кто идет по ним. Тот, кто ступил на такую, никогда не доходит до конца, а тот, кто дошел, никогда не начинал пути. Если этот трус сможет найти такую дорогу и пройти по ней достаточно далеко, он может снова найти свое подлинное имя. Но человек, который будет носить его тогда, будет уже не тем, что лежит здесь.
– Ты подскажешь ему, где искать такую дорогу, Боже? – осторожно спросила Шалиаль.
– Он знает, что от него требуется. Он скорее найдет на этом пути смерть, чем честь, а еще вероятнее – позор, ибо он не всегда распознает честь. А теперь ступай, Беглый Раб. Возьми наши меч и шлем и приготовь их. Жди, пока мы не призовем тебя.
Ториан попятился, так и не вставая с колен, пока не скрылся в люке, захватив с собой закопченный шлем и огромный меч Балора.
Я уже говорил, что то, как Джаксиан отобрал у Ториана меч, ничего не доказывало, но то, как он отобрал у Ториана его имя, потрясло меня. Как мог купец Джаксиан Тарпит знать о Львиногриве и его образцах? Не было ни волшебства, ни угрозы, ни награды, которые заставили бы Ториана пресмыкаться так перед смертным.
Джаксиан снова смотрел на меня, чуть забавляясь, словно знал, в каком смятении я пребываю.
– Ты видел, Меняла Историй?
Я видел, и слышал, и надеялся, что воина подвергли таким мукам не для того, чтобы предостеречь меня. Шалиаль называла брата «Боже»…
Кивнув, я рухнул на колени. Я редко не знаю, что сказать. Шум в голове достиг оглушительной громкости. В полумраке обнаженная пара время от времени, казалось, менялась, то приобретая фактуру выцветшей старой картины, то превращаясь в мозаичное изображение, как на руинах Поллидия. Я уже не был так уверен в том, что это действительно Джаксиан.
Да и Шалиаль тоже. Она чуть отпрянула, когда он обнял ее, и со страхом заглянула ему в лицо.
– Кто ты?
– Мы – Балор. И мы явились во плоти на твой зов, на зов Майаны.
– Но ты мой брат!
И тут он вдруг хихикнул и улыбнулся совершенно земной улыбкой. Мозаика превратилась в жизнь. И голос его снова
– Да, я твой брат. Сводный брат. Но Балор с Майаной – близнецы, разве не так? – Он хитро улыбнулся. – И разве не они первые из детей Земли открыли радости любви – там, в тамарисковой роще? Жрица не может отвергнуть бога, любовь моя. Разве ты не видишь – вот то решение, что мы искали?
Шалиаль сильно побледнела.
– То, что дозволено богам в Золотой век, не дозволено смертным в наши дни.
– Но дозволено нам. – В голосе его снова появилась сила.
– Ты наденешь доспехи и выйдешь к народу? Ты сыграешь роль Балора?
– МЫ – БАЛОР! – Голос его снова гремел как гром.
Шалиаль зажмурилась на мгновение. Потом повернулась и пошла от нас, остановившись перед возвышавшейся в полумраке фигурой Майаны. И поскольку отлитая из металла богиня отсвечивала серебром в свете факелов, а ее жрица еще не просохла от дождя, они казались двумя одинаковыми изображениями – одно больше, другое поменьше.
Она опустилась на пол и низко поклонилась, но я не слышал, чтобы она молилась. Я не знаю, благодарила ли она богиню, или молча просила простить ее или дать совет. Впрочем, ее общение с богиней было недолгим, ибо я помню, что затаил дыхание на все это время. Когда она встала, она улыбалась. Она медленно подошла к ложу из тамариска. Я с благоговением следил за движениями ее бедер и длинных ног. Она казалась чудом грациозности и чувственной женственности. Мужчины были бы счастливы умереть за одно только чудо, как эта грудь, или за улыбку на таких губах.
Я подумал, что, будь я Джаксианом Тарпитом, я тоже нашел бы способ.
Она села, она подняла свои длинные ноги на ложе, она легла. Ее брат одобрительно смотрел на это.
Я попятился к люку, но эти ужасные темные глаза уставились на меня.
– Ты останешься!
Женщина призывно протягивала к нему руки, но, услышав это, опустила их.
– Господин мой?
Он улыбнулся ей:
– Ты еще не узнала его, Любовь моя? Помнишь тот день, когда мы впервые пошли в храм вдвоем? Через два дня после приезда Джаксиана? Мне кажется, именно в тот день он понял, что влюбился. И в тот день ты поняла, что влюблена. Мы молились тогда семи богам и богиням, благодаря их за счастливое возвращение Джаксиана.
Шалиаль посмотрела на меня, чуть нахмурившись. Я был слишком напуган, чтобы стесняться наготы. Нагота беспокоит смертных, а в Обители Богини творилось этой ночью такое, что и не снилось миру смертных. Я даже камня под коленями не чувствовал. Человек, стоявший надо мной, представлялся мне то Балором, то Джаксианом, то снова Балором. Хор в моей голове сделался еще громче, зал плясал вокруг меня.
– Рош? – прошептала она.
– Бог памяти, – кивнул Балор. – Наш брат. Оставайся, Младший Братец. Ибо вот оно, явление Балора, и в этом нет сомнений. Пусть никто не скажет, что Джаксиан Тарпит был фальшивым богом или что Балор уклонялся от своих прав и обязанностей. Пусть это будет запечатлено.