Разбойничья злая луна
Шрифт:
– Ты, фирма! – сказал Толик. – Ты портрет Таароа закончил? За ним, между прочим, сегодня делегация прибудет, не забыл?
– Сохнет, – с достоинством обронил Фёдор. – После обеда приглашаю на смотрины.
– А вот интересно, – ехидно начал Лёва. – Всё хотел спросить: а что ты будешь делать, когда у тебя кончатся краски?
Фёдор одарил его высокомерным взглядом голубеньких глаз.
– Лёвушка, – кротко промолвил он, – талантливый человек в любом месте и в любую эпоху найдёт точку приложения сил.
– А ты не виляй, – подначил Лёва.
– Хорошо. Пожалуйста.
Лёва перестал улыбаться:
– Ты что, серьёзно?
– Лёвушка, это искусство. Кстати, кое-кто уже сейчас набивается ко мне в клиенты…
Его перебил Толик.
– Нет, кому я завидую, так это Таароа, – признался он с горечью. – Полсотни человек под началом, а? И каких! Все здоровые, умелые, дисциплинированные… А тут послал бог трёх обормотов! Этого из-под зонтика не вытащишь, другой целыми днями на Сыром пляже формулы рисует…
– А я? – обиженно напомнил Лёва.
– А ты яхту на рифы посадил!
Последовало неловкое молчание.
– Мужики! – сказал Фёдор Сидоров, откровенно меняя тему. – А знаете, почему племя Таароа не селится на нашем острове? Из-за тупапау.
– Из-за Натальи? – поразился Лёва.
– Да нет! Из-за настоящих тупапау. Мужики, это феноменально! Оказывается, наш остров кишмя кишит тупапау. Таароа и тот, пока мне позировал, весь извертелся. Вы, говорит, сами скоро отсюда сбежите. Тупапау человека в покое не оставят. Вон, говорит, видишь, заросли шевельнулись? Так это они.
– Не знаю, не встречал, – буркнул Толик, поднимаясь. – Не иначе их Наталья распугала…
7
В деревне было пусто. Проходя мимо своей крытой пальмовыми листьями резиденции, Толик раздражённо покосился на установленную перед входом медную проволоку. Её петли и вывихи успели изрядно потускнеть за месяц, но в целом выглядели всё так же дико.
Сколько бы вышло полезных в хозяйстве вещей, распили он её на части… Нельзя. И не потому, что Валентин заклинал не трогать этот «слепок с события», изучив который якобы можно обосновать теоретически то, что стряслось с ними на практике месяц назад. И не потому, что Фёдор Сидоров узрел в ней гениальную композицию («Это Хосе Ривера, мужики! Хосе де Ривера!»). И уж тем более не из-за Натальи, ляпнувшей однажды, что «скульптура» придаёт побережью некий шарм.
Нет, причина была гораздо глубже и серьёзнее. Племя Таароа приняло перекошенную медную спираль за божество пришельцев, и отпилить теперь кусок от проволоки-хранительницы было бы весьма рискованным поступком.
Толик вздохнул и, поправив одну из жёлтеньких тряпочек, означающих, что прикосновение к святыне грозит немедленной гибелью, двинулся в сторону баньяна, откуда давно уже плыл тёплый ароматный дымок.
Сосредоточенная Галка, шелестя местной юбочкой из коры пандануса, надетой поверх купальника, колдовала над очажной ямой.
– А где Тупапау? – спросил Толик.
Галка сердито махнула обугленным на конце колышком в сторону пальмовой рощи:
– Пасёт…
– Чего-чего делает? – не понял Толик.
–
– Вот дурёха-то! – в сердцах сказал Толик. – Ну ничего-ничего… Найду – за шкирку приволоку!
– Слушай, вождь! – Опасно покачивая колышком, Галка подступила к Толику вплотную. – Мне таких помощниц не надо! Сто лет мне снились такие помощницы! Я тебе серьёзно говорю: если она ещё раз начнёт про свои страдания – я ей по голове дам этой вот кочерёжкой!
– Да ладно, ладно тебе, – хмурясь и отводя глаза, буркнул Толик. – Сказал же: найду и приведу…
И, круто повернувшись, размашистой петровской походкой устремился к Сырому пляжу.
8
Полукруг влажного песка размером с волейбольную площадку играл для Валентина роль грифельной доски. А роль фанатичной уборщицы с мокрой тряпкой играл прилив, дважды в сутки аккуратно смывающий Валентиновы выкладки.
Иными словами, вся эта каббалистика, покрывающая Сырой пляж, была нарисована сегодня.
Толик спрыгнул с обрывчика и, осторожно переступая через формулы, подошёл к другу:
– Ну, как диссертация?
Шутка была недельной давности. Придумал ее, конечно, Лёва.
При звуках человеческого голоса Валентин вздрогнул:
– А, это ты…
А вот ему борода шла. Если у Лёвы она выросла слишком низко, а у Толика слишком высоко, то Валентину она пришлась тютелька в тютельку. Наконец-то в его внешности действительно появилось что-то от учёного, правда от учёного античности.
На нём была «рура» – этакая простыня из тапы [4] с прорезью для головы, а в руке он держал тростинку. Вылитый Архимед, если бы не головной убор из носового платка, завязанного по углам на узелки.
– На обед пора, – заметил Толик, разглядывая сложную до паукообразности формулу. – Слушай, где я это мог видеть?
– Такого бреда ты нигде не мог видеть! – И раздосадованный Валентин крест-накрест перечеркнул формулу тростинкой.
Тупапау, то бишь Натальи, нигде не наблюдалось. Толик зорко оглядел окрестности и снова повернулся к Валентину.
4
Тапа – материя, получаемая путём выколачивания коры.
– Да нет, точно где-то видел, – сказал он. – А почему бред?
– Да вот попробовал описать то, что с нами произошло, одним уравнением… Ну и конечно, потребовался минус в подкоренном выражении.
Толик с уважением посмотрел на формулу:
– А что, минус нельзя… в подкоренном?
– Нельзя, – безжалостно сказал Валентин. – Теория относительности не позволяет.
– Вспомнил! – обрадовался вдруг Толик. – На празднике в деревне – вот где я это видел! Там у них жертвенный столб, поросят под ним душат… Так вот колдун под этим самым столбом нарисовал в точности такую штуковину.