Раздевайся, Семёнова!
Шрифт:
Пройдя турникет, я все так же, почти ничего не видя, проковыляла на своих высоченных каблуках к лифтам – лицо все в размазанной туши, сама в дорогущем коктейльном платье под расстегнутой курткой…
– Эй, с тобой все в порядке? – кто-то остановил меня, схватив за рукав, но я отмахнулась. Пусть думают, что хотят. Мне все равно.
В лифте, чтобы увидеть кнопки, пришлось вытереть глаза, еще больше размазав искусный макияж – уже наверняка черные пятна на пол-лица, как у лемура.
Плевать. Теперь на все плевать.
По вечернему
На ходу доставая ключи, я пыталась заставить себя думать о чем угодно, только не о том, что вот так теперь я буду жить каждый день своей жизни. Зная, что никому я не нужна, что никто меня не ждет, и никто мне не позвонит. Как не звонит уже больше часа, окончательно разочаровавшись, или забив на меня. И это молчание мобильника было красноречивее любых гневных, оскорбительных сообщений, любых звонков и любых объяснений в стиле «это не я, это ты»…
– Сволочь… - всхлипнула я, вытирая один глаз, и сунула ключ в замочную скважину.
Ключ не провернулся – дверь оказалась не заперта.
На удивление, мне и на это было наплевать. Если в квартире грабители, и меня сейчас тюкнут чем-нибудь тяжелым по башке, я буду только рада.
Зашла, вгляделась в темноту нашей общей прихожей – похоже, соседок по блоку тоже нет дома. Вот и хорошо – никто не услышит, как я вою под одеялом…
Из-под нашей с Юлькой двери, однако, пробивался слабый, желтоватый свет.
Наверное, забыла выключить торшер, неотчетливо подумала я, толкая ногой дверь. Но это был не торшер. Это был ночник – мой собственный, маленький, прикроватный ночник.
А на самой кровати, закинув ноги на изножье, а руки за голову, лежал Знаменский и задумчиво курил в открытую форточку.
***
Остановившись так резко, будто налетела на стеклянную стену, я смотрела и не могла поверить своим глазам.
– Что ты здесь делаешь? – выдавила, наконец, из себя. На большее мой мозг был не способен.
Он перевел на меня свой непроницаемый взгляд.
– А сама не хочешь ответить на этот вопрос? Представь, что я уже его задал.
– Я имела на это право… Ты… ты использовал меня… как последнюю… – глаза снова налились слезами, хотя секунду назад казалось, что я их всех выплакала.
– Я тебя семье представил… – ровным голосом ответил он, никак не отреагировав на мои жалкие всхлипывания. – Какую «последнюю»?
– Ага, чтоб бывшая напилась с горя… очень благородно…
Без лишних слов он сел, вытащил из внутреннего кармана пальто какую-то сложенную вдвое бумагу и положил на тумбочку.
– Иди посмотри… А потом решишь, стоило это того, чтобы ты немного оскорбилась или же нет.
Хлюпнув в последний раз носом, я с опаской подошла, взяла бумаги.
– Что это?
– Если развернешь,
Я развернула. Перед мной был какой-то документ – длинный лист, испещренный убористым, печатным текстом, поделенным на параграфы. Я поднялась к самому началу и вслух прочитала заглавие.
– «Договор купли-продажи жилой и нежилой недвижимости»… Что это?
– Посмотри, кто покупатель и кто продавец… - терпеливо направил меня он. – Чуть пониже, третья-четвертая строка…
Я посмотрела. В покупателях значилась некая «ООО Долгие лета», а продавцах… я нахмурилась – Софья Владимировна Знаменская.
– Твоя мама продает дом? И что здесь такого?
Он ухмыльнулся.
– А то, что она еще не в курсе, что продает дом. Она подпишет этот договор месяца через два, когда ей окончательно промоют мозги и убедят, что нет ничего прекраснее, чем провести последние годы жизни в Эко-поселении для пенсионеров, которое принадлежит этой же компании. Причем продаст она свой дом за цену… ну, как бы тебе сказать помягче… наверное, твое платье стоило дороже. Фактически подарит – за что они обязуются обеспечить ей безбедную, интересную и гармонирующую с природой старость.
Я все еще ничего не понимала.
– Откуда ты знаешь, что твоя мама сделает через два месяца? И причем здесь твоя бывшая жена?
Знаменский встал, выкинул бычок в форточку, туда же выдул остаток дыма.
– Считай, что я пророк. А бывшая причем? Притом, что она получает откат от этой фирмы, которая официально записана на некоего Понамарева А.С., а неофициально принадлежит ее закадычной подружке, еще со времен их бурной юности в славном городе Ростове…
– О… – я скользнула взглядом вниз, перевернула страницу. Документ был подписан одной стороной – Понамарев А.С.
– Я нанял детектива, и он обнаружил эту писульку дома у Ольги, в ее письменном столе. Готовую к подписи второй стороной. В трех экземплярах.
Так вот оно что…
– Почему нельзя было просто показать это матери?
– Потому что Ольга заслуживала публичной порки, а не отстранения по-тихому– жестко сказал он. – Я специально устроил все так, чтобы ее поведение в пьяном виде увидели все те, кто имеет отношение к моей семье и моему кругу друзей. Чтобы эта женщина навсегда пропала с моего горизонта.
Ошеломленная, я опустилась на стул. Вот что Знаменский расследовал всю эту неделю – отчего был так отвлечен и уделял мне так мало внимания… Что ж… Цель, действительно, оправдывала средства.
Только вот почему-то понимание этого не приносило мне облегчение. На душе было все так же противно и пакостно.
– Мне очень жаль, - помолчав, сказал он.
И почему-то это меня добило – ни «извини», «прости меня», а просто «очень жаль» - эдакая завуалированная констатация факта, что, если бы надо было, он сделал бы это еще раз. А еще я вспомнила, что так говорят, когда кто-то умер – на похоронах или поминках.