Разгадай мою смерть
Шрифт:
— Да. Вы знакомы с доктором Николсом?
— Мы пересекались много лет назад, когда участвовали в программах организованной самопомощи для больных муковисцидозом, и с тех пор остаемся друзьями, хотя в последнее время видимся довольно редко. А почему он вас интересует?
— Доктор Николс был лечащим психиатром Тесс. Я хотела бы знать его профессиональную пригодность.
— Если коротко, он хороший специалист. Вы полагаете иначе?
Доктор Сондерс выжидающе посмотрел на меня, однако я намеревалась получить сведения, а не выдавать их, и он, видимо, это понял.
— Понимаю,
Доктор Сондерс вновь напомнил мне тебя: он, как и ты, искал в людях лучшее, и, так же как в разговорах с тобой, на моем лице отразилось недоверие.
— До того как заняться врачебной практикой, он работал в исследовательской лаборатории, — продолжал Уильям. — Считался восходящей звездой университета. По слухам, он демонстрировал блестящие способности, как говорится, был рожден для славы.
Признаться, я была озадачена. Описание никак не вязалось с тем доктором Николсом, которого я видела; ничто в его облике даже не намекало на потенциальную гениальность.
Уильям отошел к стойке за сливками. Получается, доктор Николс обвел меня вокруг пальца? Затрапезная одежда, пес-компаньон — неужели он специально создал этот образ при первой встрече, а я невольно на него купилась? Но зачем столько усилий, столько коварства? Сомнения привычно всколыхнулись в моей душе, и все же я не нашла оснований подозревать доктора Николса. Этот безнадежный растрепа слишком порядочен, чтобы иметь отношение к убийству. Слухи о его «звездности», конечно, раздуты на пустом месте. В любом случае он встречался с тобой уже после родов, и то лишь однажды. Если он не психопат, с какой стати ему тебя убивать?
Уильям принес сливки. Я хотела поделиться с ним подозрениями и тем самым облегчить себе душу, но вместо этого принялась размешивать кофе. Мой взгляд упал на кольцо. И почему я не отдала его Тодду?
Уильям тоже обратил внимание на мою руку.
— Какой крупный камень, — заметил он.
— Вы правы. Только я уже разорвала помолвку.
— Зачем же носите кольцо?
— Все забываю снять.
Он расхохотался — совсем как ты, открыто и заразительно. Только ты вот так, по-доброму, поддразниваешь меня.
Услышав писк пейджера, Уильям нахмурился.
— Обычно до начала работы в оперблоке у меня есть двадцать минут, но сегодня дежурным врачам требуется помощь.
Он встал, и из-под выреза на шее показалась цепочка с золотым обручальным кольцом. Возможно, я невольно выдала больше, чем собиралась.
— Моя жена работает рентгенологом в Портсмуте, — сказал он. — В наши дни трудно найти работу в одном и том же городе, и уж тем более в одной больнице. — Уильям затолкал цепочку обратно. — Нам запрещается носить кольца на руках, слишком много микробов на них сидит. Весьма символично, не находите?
Я кивнула. Как ни странно, Уильям относился ко мне иначе, чем
Провожая Уильяма взглядом, я задавалась вопросом — и задаюсь им до сих пор: действительно ли мне хотелось бы встретить человека, хоть немного похожего на тебя? А то сходство, которое я улавливала, — было ли оно истинным, или я заблуждалась в своих надеждах?
Я рассказала мистеру Райту о своем визите к доктору Николсу и последующем разговоре с Уильямом.
— У вас имелись догадки, кто мог проигрывать по телефону колыбельную? — спрашивает он.
— В принципе у Саймона хватило бы подлости на подобную выходку, как и у Эмилио. Представить, что профессор Розен издевался над своей пациенткой таким способом, я не могла, хотя однажды уже ошиблась насчет него.
— А доктор Николс?
— В силу своей специальности, он лучше остальных знал, как причинить острую психологическую боль. Однако я не увидела в нем ни малейшей склонности к жестокости или садизму. К тому же у него не было мотивов.
— То есть вы изменили свое мнение о профессоре Розене, но не о докторе Николсе?
— Верно.
Мистер Райт будто бы собирается задать мне еще один вопрос, затем передумывает и что-то пишет в блокнот.
— В тот же день вам позвонил инспектор Хейнз? — уточняет он.
— Да. Представился начальником детектива Финборо. Я сочла хорошим знаком, что на мой звонок ответил кто-то из руководства.
Голос инспектора Хейнза бухал в трубке — голос человека, привыкшего водворять тишину в шумной аудитории:
— Я соболезную вам, мисс Хемминг, но при всем том не позволю предъявлять огульные обвинения. Когда мистер Коди подал жалобу, я оправдал вас якобы за недостатком улик, а на самом деле из чистого сочувствия к вашему горю. Несмотря на это, вы переходите всякие границы и полностью исчерпали мое терпение. В последний раз вас предупреждаю: прекратите поднимать ложную тревогу!
— Я не поднимаю…
— Поднимаете! — громыхнул инспектор. — Как тот мальчик, что кричал: «Волки, волки!» — В восторге от собственного остроумия, он едва не хрюкнул. — Повторяю: коронер вынес обоснованное заключение о причинах смерти вашей сестры. Какой бы горькой ни была правда — а я понимаю, насколько тяжело вам смириться с ней, — она заключается в том, что ваша сестра совершила самоубийство, и виновных в ее гибели нет!
Вряд ли сейчас в полицию набирают таких людей, как инспектор Хейнз: властных, самодовольных, не терпящих возражений. Я попыталась успокоиться — нельзя выставлять себя слабоумной истеричкой, какой он меня считает.