Разные годы
Шрифт:
В первые минуты вырвался вперед Герой Советского Союза Александр Васильев со своими танкистами и нанес удар по головным машинам врага. Гавриил Саратяни промчался за Васильевым, поддержал его. Меткие орудийные выстрелы с коротких дистанций привели в некоторое замешательство вражеские войска. То здесь, то там воспламенялись или взрывались танки. Васильев действовал неожиданными и смелыми ударами, он появлялся в самой гуще танков, расстреливал в упор фашистские машины. Фашисты ввели в бой противотанковую артиллерию. Тогда был послан танк младшего лейтенанта Исупова с заданием: уничтожить вражеские противотанковые пушки. Исупов подвел свою машину вплотную к вражеским батареям и с дистанции в пятьдесят метров расстрелял фашистские противотанковые пушки.
Враги решили, что советский танк подбит. Четыре фашистских танка бросились к Исупову, начали его окружать, Исупов сжал руку водителя:
— Пусть подумают, что в танке все погибли.
Фашисты смело шли вперед. Когда они приблизились, башня советского танка неожиданно развернулась, и артиллерийские снаряды посыпались на машины врагов. Мгновенно загорелись два гитлеровских танка. Экипажи их выскочили, а Исупов, пользуясь наступившим замешательством, вывел свой танк с поля боя.
Фашисты прошли к окраине села, закрепились за избами, попытались даже перейти к обороне. Но в это время в село ворвался на своем танке батальонный комиссар Александр Гришин. Он начал давить пехоту, поджег два танка, смял пушку, отбив занятый дом. Саратяни был тут же у села. Он все время держал в своих руках нити этой напряженной и стремительной битвы. Вот Васильев подбил еще один танк и остановился. Очевидно, командир был ранен. Саратяни повел свой танк к Васильеву, но тот уже пришел в себя, перевязал рану, Васильева окружили три вражеских танка, он вырвался, обошел их.
На поляне все время стоял страшный грохот, который может быть только во время танковых сражений: лязг железа, рев моторов, артиллерийские выстрелы, пулеметные очереди, взрывы, крики раненых, — все это смешалось, перепуталось, и было только удивительно, как майор Саратяни направляет действия каждого танка. Но он видел все из своей машины, этот замечательный командир и смелый танкист. Вот танк Гришина воспламенился. «Всем покинуть машину», — скомандовал Саратяни. Но Гришин и не думал покидать горящий танк. Он повернул пулемет и начал уничтожать наступающих солдат противника. Командир видел, как точные очереди сражали целые шеренги фашистов. Но в это мгновение раздался взрыв — в танке погиб Гришин. На одну секунду Саратяни потерял самообладание. Он открыл люк и крикнул: «Вывести комиссара!» И в это мгновение он сам был тяжело ранен. Майора вынесли с поля сражения. Он умер на руках у санитара, продолжая повторять только единственную фразу: «Какой у нас был храбрец комиссар, жаль комиссара…»
К концу третьего часа сражения оказалось, что враги потеряли у села восемнадцать танков, четыре противотанковых батареи и много пехоты. У нас были подбиты шесть танков. Но самой большой потерей была гибель Саратяни и Гришина.
Итак, минул еще один день — седьмой — нового, так называемого ноябрьского наступления фашистов на Москву. То был день ветреный, но не морозный, стояли высокие облака, была хорошая видимость. И уже с первыми лучами солнца поднялись в воздух наши истребители.
Фашисты избрали для своего наступления на Москву, пожалуй, наиболее благоприятный период русской зимы. Высохшая, затвердевшая, промерзшая земля покрыта тонким слоем снега. Еще нет ни метелей, ни глубоких снегов. Все это облегчает действия танковых и моторизованных гитлеровских войск.
Враг знает, что декабрь может принести и свирепые морозы, и непроходимые сугробы, и метели. Поэтому фашисты, не щадя ни солдат своих, ни технику, бросают в бой полки за полками — танки, минометы, артиллерию, автоматчиков, стремясь прорваться в глубину обороны наших войск и в то же время перерезать наши дороги, коммуникации, создав угрозу окружения Москвы.
Фашисты сосредоточили наиболее крупные силы в районах подмосковных городов — Клин, Истра, Солнечногорск, Сталиногорск. Здесь же и происходят самые ожесточенные сражения, требующие огромного напряжения сил и воли наших людей, — у врага перевес в танках.
За последние дни немцам удалось ценой больших и тяжелых потерь продвинуться поближе к столице. Теперь на некоторых участках враг находится примерно в сорока километрах от Москвы. В то же время враг сосредоточил усилия на своих флангах, выдвигая их вперед — к востоку на Клинском направлении и загибая к северу на Сталиногорском направлении.
За седьмой день наступления враги проявили свою активность главным образом на Клинском и Волоколамском направлениях. Но войска генерала Рокоссовского сдерживали наступление и отражали атаки танков и пехоты. На Волоколамском направлении враг пытался наступать вдоль шоссе, бросив туда мотопехоту и сорок танков. Но наши войска отбросили их за реку. Выбиты были также фашистские автоматчики, засевшие в селах.
На Сталиногорском направлении наши гвардейцы перешли в контрнаступление для того, чтобы преградить фашистам путь на север. Конная гвардия генерала Белова уже овладела пятью селами. Крупные бои вели также войска генерала Захаркина там, где враг, начав наступление, занял три деревни. Упорными контратаками наши солдаты выбили врага из двух сел и отбросили на западный берег Оки. На Можайском направлении враги пытались навести переправу через противотанковый ров, но были отброшены.
Наши войска ведут мужественную борьбу с врагом, проявляют стойкость, беспримерную в истории войн. И авиаторы, и пехотинцы, и танкисты, и артиллеристы сражаются день и ночь, наносят удары фашистским войскам, наступление которых уже вступает в фазу «натянутой струны», которая каждую минуту может лопнуть. Только за два дня гвардейцы-танкисты полковника Катукова уничтожили больше тридцати танков. На фронте гремит слава лейтенанта Лавриненко, который за два дня подбил тринадцать танков врага.
Надо отдать должное и артиллеристам. Они создали подлинный огневой барьер на подступах к Москве, и если врагам удастся прорваться через наш артиллерийский заслон, то только с тяжелыми потерями. Но враг не считается с тем, что сражения под Москвой превращаются для него в гигантскую мясорубку. Гитлер бросает в пасть войны новые полки и дивизии. Враг еще силен, его военная машина действует с предельным напряжением, но она все еще движется.
Положение под Москвой продолжает оставаться напряженным и острым. Фашистские войска боятся и русской зимы, и морозов, но самый большой страх им внушает стойкость наших воинов. И эта стойкость с каждым днем возрастает.
Из штаба 16-й армии я ночью переехал в дивизию, а оттуда в батальон Николая Владимирцева.
На командном пункте батальона люди жмутся к камельку, кутаются в полушубки, сменившиеся часовые согревают руки, — стволы винтовок обжигают, как раскаленная сталь. «Ну и морозец», — говорит часовой.
Бревенчатая избушка с покосившейся крышей сотрясается от далеких взрывов и от орудийных выстрелов. Но люди уже привыкли к ним, — хочется спать, идет восьмой день боя у Волоколамского шоссе. Усталость одолевает даже крепкого и выносливого капитана Николая Владимирцева. Он дремлет в замысловатой позе, поджав ноги под наспех сколоченную скамью, положив голову на подоконник у полевого телефона. Артиллерийская канонада то отдаляется, то вновь приближается, и по этому признаку Владимирцев обычно определяет — какая батарея ведет огонь. Даже теперь, в полудреме, капитан вздрагивает, когда в действие вступает полковая артиллерия. Владимирцев поднимает голову. «Это что — Комаров?» — спрашивает он политрука Михаила Шерстнева. «Да, — отзывается тот, — должно быть, лезут». Владимирцев снимает телефонную трубку, звонит пулеметчикам, где-то совсем близко, может быть, тут же за околицей, у села, слышен воющий полет вражеской мины и ее взрыв.