Разные годы
Шрифт:
Врагам пришлось искать Киржнера почти две недели. И теперь их огонь приближался к его наблюдательному посту. Что ж, все-таки к утру можно будет напомнить о себе — все вражеские огневые позиции были нанесены на карту Киржнера.
Семен Киржнер издали увидел крепкое дерево, он побежал туда. Но в это время где-то совсем близко разорвалась мина. И осколок ее попал в артиллериста. Он начал кружиться, словно потерял точку опоры. К нему подбежал связист Андрей Величко. Подхватил его на руки: Киржнер, как всегда, смотрел на мир спокойными и ясными глазами. Он прошептал: «Я ранен…» Величко показалось, что младший лейтенант произнес эту фразу каким-то виноватым
Величко ответил:
— Ничего, ничего… Ложитесь ко мне на руки…
Киржнер опустился на землю, сказал: «Машину, машину…»
Величко уже смотрел — нет ли поблизости санитаров, но потом решил нести его на руках. Киржнер взглянул на молодого связиста и тихо сказал: «Я умираю, карты у меня».
Но уже бежали артиллеристы, они понесли Киржнера к орудиям. По очереди подходили к своему легендарному наблюдателю, прикладывали ухо к его сердцу: Киржнер был мертв. Артиллеристы молчали, им не хотелось верить, что этот отважный, не знавший страха человек не сможет указать им точный ориентир для поражения врага. Киржнер был очень дорог им всем, его любили и за знания, и за артиллерийский талант, и за смелость, и душевность.
Его положили на шинели. Теперь нужно было сообщить командиру — капитану Михаилу Лушникову. Никто не решался идти. Это слишком горькая весть. Как воспримет ее командир?
Лушников пришел и сразу остановился. Так простоял в каком-то оцепенении, пока его не позвали артиллеристы. «Надо хоронить», — сказал он. Лушников разгладил измятую карту, найденную у Киржнера, подсчитал огневые точки противника.
— Мы похороним его как настоящего артиллериста и отважного советского воина… С салютом… как подобает.
Потом он собрал командиров орудий и батарей, каждому дал все расчеты, начатые еще Киржнером. Он лежал тут же, за блиндажом, но все еще продолжал действовать, уничтожать вражеские гнезда, его наблюдения переводились уже на язык огня. Даже мертвый Киржнер нес поражение врагу.
На рассвете артиллеристы хоронили младшего лейтенанта Семена Киржнера. Встав у открытой могилы, Лушников сказал, что за все придется фашистам расплачиваться… Но за кровь Киржнера они должны заплатить сейчас же, сию минуту, сторицей…
— В память нашего друга, — сказал командир, — все орудия дают троекратный орудийный салют. Но это должен быть боевой салют, ни один снаряд не будет выпущен впустую. Вот сам Киржнер дает нам команду… Этим салютом мы должны уничтожить все минометы и артиллерийские точки, нанесенные на карте. Понятно?
Его голос дрогнул, и все ответили: «Ясно!» Потом молча зарыли могилу. Лушников сказал: «Пора!» Люди встали у орудий. Теперь артиллеристы напрягали все свое умение, все свои знания и опыт, чтобы снаряды попали в цель. Это были пристрелянные ориентиры и цели. Киржнер аккуратно прокорректировал их. Раздался троекратный оглушительный залп со всех орудий по вражеским батареям, минометам, окопам. И новый наблюдатель уже доносил о взорванных блиндажах, об уничтоженных орудиях, о фашистах, взлетевших в воздух.
Но капитан Лушников не успокаивался. Он кричал: «Огонь, огонь!» Салют превратился в канонаду. Гитлеровцы бежали, а «салют» Киржнера не стихал. Вражеские окопы, орудия, машины, люди уже смешались с землей, а артиллеристы посылали снаряд за снарядом, нащупывая новые цели, перенесли огонь к пригоркам, дорогам, били по резервам.
«Это важный тактический пункт», — говорит Гаген. Враги его заняли после упорных боев и укрепили. Высокая гора, окруженная холмиками, удобными лощинами,
В дивизии начали готовиться к атаке. Операция требовала стремительности, напора, решительных и смелых действий. Гаген разработал план овладения высотой, продумав все детали, предусмотрев даже уловки, на которые может пойти враг. Ночью в блиндаже собрались командиры. Громко кашляя, кутаясь в шинель, Гаген излагал этот план. Уже наступил рассвет, дважды адъютант менял свечи на широком дощатом столе, а люди еще сидели над картой. Прощаясь, полковник еще раз напомнил, что успех операции зависит от тесного взаимодействия артиллерии и пехоты. Эта фраза относилась главным образом к командиру пехотного полка Гавриилу Соколову и командиру артиллерии Дмитрию Воробьеву. Их называли «неразлучниками», хоть встречались они редко. Но в боях, в упорных и ожесточенных сражениях, возникла эта трогательная дружба. Соколов может долго, с восхищением и теплотой отмечать заслуги артиллеристов, а Воробьев всегда вспоминает о храбрости пехотинцев и их командира Соколова. Только изредка Соколову приходится звонить к Воробьеву:
— Прибавить огня!
Тогда у артиллеристов начинаются поистине «жаркие часы». Снаряды очищают путь пехоте, выбивают врагов из окопов, уничтожают пулеметные гнезда и земляные оборонительные точки. Воробьев следит за движением пехоты, всегда приходит ей на помощь. И теперь, готовясь к атаке высоты, они собрались вдвоем, Соколов и Воробьев, условливаясь о всех деталях наступления. Они остановились у входа в блиндаж, но их увидел Гаген.
— Идите отдыхать, не стойте под дождем, — сказал он.
Они ушли по узкой тропе ощупью, потому что еще не начинался рассвет. Дождь стекал по плащ-палаткам, но двигались они быстро, не запутываясь, — очевидно, они хорошо знали эту лесную тропу. Вблизи взорвалась мина, и командиры поползли.
В течение дня дивизия готовилась к бою. В блиндажи и окопы приползал комиссар Михаил Хлызов. Он напоминал бойцам, какое значение имеет для нас высота, господствующая над фронтовой линией. «Вот она — сопка», — говорил он, применяя дальневосточное выражение. Комиссар знал своих солдат, он видел их в бою, в самые опасные минуты, под ураганным огнем, в атаке они не дрогнут. Комиссар пошел к артиллеристам. Встретил лейтенанта Потапова.
— Ужинали? — спросил Хлызов.
Потапов кивнул головой в темноте. Комиссар не заметил, переспросил. Лейтенант сказал:
— Все сыты, ждем вот… Скоро?
По полянам и лугам ползли уже наши пехотинцы, которых в дивизии зовут «соколовцами». Сам Соколов тоже продвинулся со своим командным пунктом к скату высоты. Младший лейтенант Иван Опалько уже тянул провод, устанавливая связь. В темноте наши красноармейцы подползли к подножию горы. Окопались, притихли. Фашисты обстреливали из минометов лес, дальнюю проселочную дорогу.