Разные годы

Курганов Оскар Иеремеевич

Там оказалось много знакомых. Они стояли, плотно прижавшись друг к другу: сидеть не разрешали, да и едва ли было это возможно в такой тесноте. Александра Мартыновна продвинулась к стенке, руки, завязанные за спиной, отекли, но она молчала. Ночью ее вызвали на допрос. Солдат привел ее к немецкому коменданту города Уварова капитану Хаазе. На допросе присутствовал переводчик Ильинский. Хаазе сказал: «Сядьте!» Александра Мартыновна продвинулась к столу и спокойным голосом произнесла:

— Дайте мне родить… Мне осталось еще три дня… Потом убивайте!

Хаазе посмотрел на нее, рассмеялся, приказал солдатам

раздеть ее. Она попыталась сопротивляться, но кто-то тяжелым кованым сапогом ударил ее, она упала. Александру Мартыновну подняли, но сесть не разрешили. Хаазе сказал:

— Во имя вашего ребенка скажите нам, где находится партизанский отряд? Мы знаем, что вы оттуда.

Она помолчала мгновение и ответила:

— Я ничего не знаю и ничего не скажу. Вам удалось меня словить, стало быть, мне суждено погибать. А про отряд я ничего не скажу, сколько ни пытайте.

Хаазе еще спросил: коммунистка ли она? Александра Мартыновна покачала головой: нет.

Потом комендант предложил ей пройти по улицам города и указать дома, где живут ее знакомые. Она пойдет босая и нагая, только в платке, но чем больше она укажет домов, тем чаще она будет греться.

Два солдата вели ее по ночному городу, морозный ветер обжигал ее тело, она куталась в платок, но шла молчаливая, завязав узелком распустившиеся светлые волосы. Ноги ее, босые и отекшие, ступали по утоптанному снегу. Под утро она вернулась к коменданту, солдат доложил, что женщина не нашла ни одного знакомого дома. Ее вернули в сарай, и все расступились: ее вид заставил всех содрогнуться. Она посинела, при свете восходящего дня даже в этом полутемном сарае можно было различить ее постаревшее и осунувшееся лицо. Она попыталась лечь на пальто, кем-то отданное ей, но солдат, сопровождаемый тем же переводчиком, всех вывел из сарая, оставив только Александру Мартыновну. Ей же лежать не разрешил: стоять, только стоять!

Три дня пробыла она в сарае одна, полуголая, без воды и пищи. Никто не знает ни ее мыслей, ни мук, ни страданий. Только один раз к ней тайком пришла колхозница Евдокия Каленова с куском хлеба и супом. Она постучала в стенку сарая и услышала глухой стон. Каленова заплакала, ее поймали, отобрали хлеб и суп, избили.

Александру Мартыновну после этого вновь привели к коменданту. Она уже не могла двигаться от истощения и болей. Хаазе опять спросил:

— Где партизанский отряд? Это вы взорвали мост?

Александра Мартыновна посмотрела на коменданта долгим взглядом, словно соображая, о чем у нее допытываются. Потом сказала:

— Да, я — во всем я виновная…

Больше она ничего не произнесла, впала в беспамятство. Анна Гуслякова, которая проходила мимо комендатуры, услышала чьи-то крики. Приблизившись к окну, она увидела, как двое солдат били шомполами лежавшую Александру Мартыновну. В ту же ночь начались родовые схватки, ее отвели в сарай, бросили на холодные доски. Всю ночь в домах, прилегающих к типографскому двору, слышали крики и стоны женщины. Но под страхом смертной казни запрещалось подходить ко двору. И никто не мог помочь ей. Она родила сына, обмыла его снегом, пробившимся в щели сарая, и потеряла сознание.

Она очнулась в комендатуре. Ее одели в какой-то грязный халат, Хаазе сказал ей:

— Ваш сын будет жить только в том случае, если вы скажете, где отряд.

Александра

Мартыновна поднялась, посмотрела на всех широко раскрытыми глазами и прошептала:

— Дите пощадите… Он ни в чем не повинен…

Ее ударили штыком, она умолкла, застонала и вдруг закричала:

— Не залить вам кровью земли нашей! Погубите сына, у меня полный лес сыновей, весь отряд!

Ее вновь ударили, ноги ее подкосились. Хаазе начал бить ее сапогом. Но муки ее еще не окончились.

Александре Мартыновне предложили пойти в лес и указать хоть дорогу, ведущую к партизанам. Она поднялась, попросила сапоги и пальто. Она не могла двигаться, и ее усадили в сани. Ефрем Цыганков видел, как Александра Мартыновна повела врагов на восток, а отряд размещался в лесу, к западу от города. К ночи она вернулась, вернее, ее провезли по улицам города, избитую и окровавленную. В комендатуре ей показали мертвого сына. Она заплакала, впервые за все дни своих страданий.

Ее вывели на крыльцо школы, где помещалась комендатура. Там стояли люди — их разгоняли. Александра Мартыновна вытерла слезы, будто они могли ее уличить в слабости, и произнесла скороговоркой, торопясь:

— Не склоняйте головы перед зверьем, придет час нашей победы. Прощайте, родные мои…

Ее толкнули прикладом, она соскользнула в снег, но опять поднялась, босая, измученная, истерзанная палачами. И ее голос вновь возник в вечерней тьме:

— Матери, родные, слышите ли вы меня?! Я смерть принимаю, сына своего не пощадила, но правды своей не выдала. Слышите ли меня, матери?!

Но фашисты всех разогнали, а Александру Мартыновну затащили во двор, кололи штыками, били, снова кололи.

И никогда не смоется в памяти народа образ матери, чья любовь к земле своей оказалась сильнее даже ее материнских чувств.

Вечная и бессмертная слава ей!

Уваровка, Московской области, 1942

ЛЕНИНГРАДСКИЙ ПАТРУЛЬ

МОРСКИЕ ИСТРЕБИТЕЛИ

Вот уже трехсотый день встречают эти люди над Балтикой, над Ленинградом, над фронтовой линией. Вот уже трехсотый день дерутся они с бомбардировщиками и истребителями врага, оберегают корабли, город, который стал особенно родным и близким в эти суровые напряженные дни. На Ленинградском фронте узнают их — морских истребителей четвертого гвардейского авиационного полка, которым командует подполковник Борис Михайлов. Их узнают по смелости и дерзости, которые они проявляют во время штурмовых налетов, по бесстрашию и волевой выдержке, которые свойственны им в воздушных боях с вражескими летчиками.

На острове Ханко, когда враг пытался сломить волю и стойкость советских людей массированными огневыми ударами с моря, с суши и с воздуха, неутомимую и самоотверженную вахту несли истребители полка. Они вступали в бой, зная, что каждому советскому истребителю придется драться с пятью бомбардировщиками. Это было обычное соотношение, но именно в этих боях морские истребители Балтийского флота научились исключительному мастерству и умению, которые в конечном счете решают успех авиационного сражения.