Разок за деньги или деньги всему начало

Иванович Джанет

– Так, что за вторая проблема?
– спросил Эдди.

– Если я скажу тебе, обещай, что не будешь волноваться.

– Боже, ты беременна.

Я уставилась на него в замешательстве.

– Почему ты так подумал?

У него сделалось виноватое выражение лица.

– Не знаю. Само выскочило. Так Ширли всегда говорит мне.

У Газарры было четверо детей. Старшему - девять. Самому маленькому - год. Все мальчики, и все – чудовища.

– Ладно, я не беременна. Дело в Рамирезе. И я выложила ему всю историю с Рамирезом.

– Тебе следует подать на него заявление, -

посоветовал Газарра.
– Почему не обратилась в полицию, когда подверглась нападению в гимнастическом клубе?

– Рейнжер подает заявление, если ввязывается в драку?

– Ты не Рейнжер.

– Это правда, но ты улавливаешь мою мысль?

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Полагаю, если вдруг исчезну, хочу, чтобы ты знал, откуда начать поиски.

– Господи. Если думаешь, что он так опасен, тебе следует добиться судебного запрета.

– У меня не собрано много доказательств для судебного запрета. И, кроме того, что я скажу в суде… что Рамирез угрожает послать мне подарок? Посмотри вокруг. Что ты видишь?

Эдди вздохнул.

– Фотографии Рамиреза бок о бок с папой римским и Фрэнком Синатрой.

– Уверена, со мной все будет в порядке, - сказала я.
– Мне просто нужно было с кем-нибудь поделиться.

– Если у тебя еще будут неприятности, хочу, чтобы ты мне тотчас же позвонила.

Я кивнула.

– Когда будешь одна дома, убедись, что пистолет заряжен и под рукой. Сможешь пустить в дело против Рамиреза, если понадобиться?

– Не знаю. Думаю, да.

– Расписание утрясли, и у меня снова рабочие дни. Хочу, чтобы ты каждый день ждала меня у Санни в четыре тридцать. Буду сам вносить плату за пользованием стрельбищем и покупать патроны. Единственный способ привыкнуть к оружию – это использовать его.

10

К девяти я была дома, и за неимением лучшего занятия решила убраться в квартире. На автоответчике не было сообщений, а на пороге никто не оставил подозрительных пакетов. Я сменила Рексу подстилку, пропылесосила ковер, выскребла ванную и отполировала оставшиеся немногочисленные предметы обстановки. В десять я закончила. Проверив в последний раз, все ли заперто, приняла душ и отправилась спать.

Проснулась в семь в приподнятом настроении. Спала я, как бревно. Автоответчик все еще восхитительно молчал. Птички издавали трели, сияло солнце, и можно было полюбоваться на свое отражение в тостере. Натянув блузку и шорты, я начала процесс варки кофе. Раздвинув занавески, я подивилась великолепию этого дня. Небо ослепляло синевой, воздух еще был свеж после дождя, и у меня возникло непреодолимое желание громко запеть что-нибудь из «Звуков музыки». Я пела «The hills are aliiiiive with the sound of muuusic», но дальше слов не знала.

Сделав пируэт, я очутилась в спальне и театральным жестом распахнула шторы. И застыла на месте при виде Лулы, привязанной к пожарной лестнице. Она висела там, как огромная тряпичная кукла. Руки ее были изогнуты поверх перил под неестественным углом, голова наклонилась вперед. Ноги неловко согнуты так, что, казалось, она сидела. Она была голой и вся перемазана в крови, кровь коркой покрывала

ее голову и запеклась на ногах. Позади нее свисала простыня, чтобы с парковки ее не было видно.

Я прокричала ее имя и схватилась за щеколду, сердце так стучало в груди, что все расплывалось перед глазами. Потом подняла окно и почти выпала наружу, добравшись до нее, безуспешно пытаясь тянуть ее за путы.

Лула не шевелилась, не издавала ни звука, а я не могла прийти в себя настолько, чтобы проверить, дышит ли она.

– С тобой все будет в порядке, - кричала я, голос охрип, горло сжималось, легкие горели.
– Я приведу помощь.
– Между вздохами я всхлипывала, - Не умирай. Ради Бога, Лула, не умирай.

Я с трудом пролезла обратно в окно, чтобы позвонить в скорую, зацепилась за подоконник и грохнулась на пол. Боли я не чувствовала, только панику, когда на карачках ползла к телефону. Я не могла вспомнить номер скорой помощи. Разум отключался в истерике, оставляя меня беспомощно справляться с замешательством и отказываясь составить компанию по участию в неожиданной и внезапной трагедии.

Я набрала номер и сообщила оператору, что Лула истекает кровью на моей пожарной лестнице. Перед глазами возник образ Джеки Кеннеди, ползущей через сиденье на помощь умирающему мужу, и я ударилась в слезы, оплакивая Лулу и Джеки, и себя, всех жертв насилия.

Я загромыхала в кухонном столе в поисках ножа, в конце концов, найдя его в сушилке. Я не имела понятия, как долго Лула была привязана к перилам, но не могла оставить ее висеть ни секундой больше.

Потом побежала обратно с ножом и пилила веревки до тех пор, пока они не разорвались, и Лула мешком свалилась ко мне в руки. Она была вдвое больше меня, но как-то я протащила ее вялое окровавленное тело через окно. Инстинкты говорили мне спрятать и защитить. Стефани Плам, мама-кошка. Издалека раздавались сирены, приближаясь все ближе и ближе, потом в дверь забарабанила полиция. Не помню, как их впустила, но явно сделала это. Полицейский в форме отвел меня в сторону, на кухню и усадил на стул. Появились медики.

– Что случилось?
– спросил коп.

– Я обнаружила ее на пожарной лестнице, - сказала я.
– Открыла шторы, а там она. Зубы мои стучали, сердце еще прыгало в груди. Я зачерпнула воздух.
– Она была привязана, я разрезала веревки и протащила ее в окно.

Я могла слышать, как медики кричат, чтобы принесли носилки. Слышно было, как двигали кровать, чтобы освободить место. Я боялась спросить, жива ли Лула. Я всасывала воздух и так цеплялась руками за подол, что побелели костяшки пальцев, а ногти впились в ладони.

– Лула здесь живет?
– захотел узнать коп.

– Нет. Я живу здесь. Не знаю, где живет Лула. Даже не знаю ее фамилию.

Зазвонил телефон, и я автоматически потянулась в ответ.

Из трубки раздался шепот.

– Ты получила мой подарок, Стефани?

Как будто земля прекратила вращаться, и все замерло. На мгновение возникло ощущение потери равновесия, а затем все быстро сошлось в фокусе. Я нажала кнопку записи и прибавила громкость, чтобы было слышно всем.

– О каком подарке ты трепешься?
– переспросила я.