Разомкнутый круг
Шрифт:
– Ничего! Доберемся не спеша! – подбадривал Агафон, время от времени доставая из-за пазухи бутылку пшеничной. – А то с этими почтовыми – деньжищ уйма уйдет, да и жулье там одно, – с удовольствием приложился к горлышку и громко чмокнул губами, оторвавшись от него через довольно приличный отрезок времени. Лошади, подумав, что чмокают им, пошли быстрее, бодро размахивая гривами.
Максим сидел, закутавшись в пыльную медвежью шубу, и глазел на родные места. «Жалко с Кешкой не простился, – пригорюнился было он. – Да ничего, еще свидимся…»
Зима в этом году была нехолодная и малоснежная.
В столицу прибыли почти в середине марта. За эти три недели Максим увидел больше, чем за всю прожитую жизнь. «Ай да и обширна Россия, держава наша!» – любопытными глазами смотрел на города и села, через которые вез его Агафон. Кучер когда-то по молодости поездил-поскитался по матушке-России и теперь с важным видом рассказывал о местах, по которым они проезжали.
Петербург просто потряс Максима своим великолепием – дворцами, высокими каменными домами и широкими бульварами.
– Да-а, барин, это вам не Рубановка! – философски изрек Агафон с таким видом, будто он тут все и построил.
Но пока искали дом князя Голицына, его матерно облаял городовой и перетянул плетью куда-то торопящийся гусар. Так что к вечеру, когда разыскали нужное место, настроение у Агафона стало не такое бодрое, и даже Даниле в его воспоминаниях стали присущи некоторые человеческие черты. Рубановка уже казалась много милее этого безразличного необъятного города.
Трехэтажный дворец князя Голицына был ярко освещен огнями. Робея, Максим поднялся по широким ступеням. Его, оказывается, ждали, и лакей, услышав имя, тут же повел приезжего к барину. Проходя через ярко освещенные свечами залы, Максим поражался богатству и роскоши обстановки. Дом генерала Ромашова, в сравнении с этим великолепием, казался убогой конурой. Князь встретил его запросто, как старинного знакомца и приятеля, расцеловав в обе щеки и осмотрев со всех сторон, кажется, остался доволен.
Через некоторое время в кабинет влетела и княгиня. Она сразу глянулась Максиму своей простотой и непосредственностью. Гибкая и невысокая, она порхала вокруг гостя и всплескивала руками.
– Да вас одеть, мон шер, [4] по-модному, какой жених станете! – щебетала она. – Высок, строен, красив, что еще надобно?
Князь с улыбкой наблюдал за женой и был счастлив, что ей пришелся по-сердцу сын покойного товарища.
– Ну, положим, дорогая, для службы в кирасирах он не высок. Там самый маленький тянет на два аршина девять вершков. [5] Ну ничего, ему совсем чуть-чуть осталось подрасти.
4
Мой милый. (фр.).
5
1 метр 82 сантиметра.
– А эта восхитительная мушка в углу рта сведет с ума не одну девицу, – не слушала его жена.
Ее тонкие руки, от которых так приятно пахло, обхватили голову юноши и повернули к свету. Максим растерянно улыбнулся. Княгиня в восторге захпопала в ладоши:
– Какие прелестные ямочки на щеках. Почаще улыбайтесь, мой друг, и женщины сделают вас генералом… Завтра я закажу ему
– Извини, дорогая! У нас немного другая программа, – поцеловал жену в лоб. – Молодой барин несколько задержался, поэтому завтра утром нам следует быть в канцелярии лейб-гвардии Конного полка… А столицу ему покажешь, как станет офицером…
Пожилой лакей, учтиво поклонившись, отвел Максима в отведенную комнату. Слуги здесь были дисциплинированны и вышколенны, не то что в его Рубановке. Заснул он неожиданно быстро, и улыбка не сходила с его лица даже во сне.
Несколько чинов канцелярии лейб-гвардии Конного полка прилежно скрипели перьями, даже не подняв глаз на вошедших. Из кабинета заместителя командира полка вылетел красный и взъерошенный старший писарь и опрометью помчался через всю канцелярию за вестовым, чтобы передать ему приказ полковника.
Ротмистр довольно улыбнулся:
– Служба идет! – хлопнул по плечу Максима, чтобы подбодрить его. – А наш дражайший Михайло Андреевич похоже сегодня не в духе. Замещает командира полка генерал-майора Янковича. Редко, но такое с ним происходит…
Подойдя к двери кабинета, они услышали тяжелые нетерпеливые шаги и звяканье графина с водой.
– Наверное, вчера в гостях побывал, – князь подмигнул по-мальчишески Рубанову и прошел в кабинет. Следом протиснулся и Максим.
– Здравия желаю, Арсеньев! – по-свойски пожал ему руку ротмистр. – Гляди, какого я тебе гвардейца привел…
Полковник мрачно, исподлобья уставился на Максима. У того аж мурашки по спине пробежали.
– Да не хмурься, командир,– развалился в кресле Голицын. – Это тот самый юнкерок, за которого мы с Василием Михайловичем просили тебя…
Взгляд полковника смягчился. Максим встал во фрунт и не дышал.
– Полагаю, росту чуть не хватает? – выпив воды из стакана, налитого еще до их прихода, Арсеньев сел за стол.
– Вытянется за лето, господин полковник, – легкомысленно махнул рукой Голицын. – Делов-то… А чего в раздражении?
Полковник снова нахмурился и резко поднялся из-за стола. Князь пожалел о своем вопросе.
– В раздражении – мягко еще сказано, ротмистр! – хриплым, сорванным от команд голосом загремел Арсеньев. – Да я его, каналью, растопчу… Манеж мне покрасил кое-как! – Нервно заметался он по кабинету.
В дверях появилась голова старшего писаря и тут же исчезла.
– В Сибирь каналью сошлю. От самого государя императора нарекание получил!..
Голицын понял, что речь идет о воре подрядчике. Но этот вопрос не интересовал его.
– Главное, Михайло Андреевич, полученная вами высочайшая благодарность за смотр, а этот пустяк быстро забудется, – попытался успокоить полковника. – Эка невидаль – манеж облупился! У нас и не то в полку случалось…
Конногвардейский полковник подошел к настольному колокольчику.
– Командира второго эскадрона ко мне! – велел залетевшему в кабинет старшему писарю.
Пока вестовой разыскивал эскадронного, Михаил Андреевич несколько успокоился и уже, добродушно разглядывая Максима, с удовольствием рассказывал ему о коннице вообще и гвардейском полку, в котором выпало счастье служить ему. При этом он безостановочно передвигался по кабинету из угла в угол. Ходьба успокаивала его.