Разорванный круг, или Двойной супружеский капкан
Шрифт:
— Хорошо, пусть будут наши охранники. Но я не буду звонить Данилову. Тогда милиция ничего не сможет доказать. Ведь поднимется шум, статьи в газетах… Данилов позаботится. Грязью меня обольют… нет. Лева, ты говорил, что запросто можешь решить этот вопрос. Ты что, издевался надо мной?
— Мариночка! Ну, милая моя, пожалуйста, успокойся. Я ведь шутил тогда, не думал, что ты захочешь всерьез покалечить своего бывшего мужа. На самом деле вопрос очень сложный, потому что… я бы сказал — очень деликатный. Более того — семейный.
— Вот именно —
— Тогда можно сделать вот что. Уходя, ты говоришь ему у раскрытой двери определенную фразу. Допустим… «Мы расстаемся навсегда!» Услышав ее, по лестнице спускаются Цуцма с Шуриком и начинают приставать к тебе. Провоцируют Данилова, понимаешь…
— Нет, я в этом участвовать не желаю. Ты не можешь сделать так, чтобы меня там не было? Или так. Я приду, поговорю с ним и, если он будет грубить мне, выйду на лестничную площадку и скажу: «Больше я не стану тебе надоедать!» Минуты через две после этого Шурик и Цуцма пусть позвонят в дверь. Он откроет. А я уже ушла и ничего не знаю.
— А если он будет вести себя как джентльмен? — с сомнением спросил Савин. — Извинится за свое недостойное поведение?
— Тогда я выйду и скажу что-нибудь другое. В этом случае твои люди пусть его не трогают.
— А ты?
— Я приму вначале его извинения, а потом… — она усмехнулась, взглянув на Савина.
— Что? — выдохнул он.
— Приму тебя здесь. И мы проведем чудесную ночь.
— Какая ты умница, Мариночка! — воскликнул Савин и, не выдержав, бросился на колени перед ней, обхватил ее ноги, заглянул в глаза. — А если он будет вести себя по-прежнему?
Она не оттолкнула его, наклонившись, поцеловала в макушку и встала с дивана. Сказала с усмешкой:
— Получите оба по заслугам. С ним расквитаются Шурик и Цуцма там, с тобой — я. Здесь. И в любом случае я скажу тебе завтра кое-что еще, Лева. Вполне определенное.
Похоже, он добился своего! И теперь, Григорий Анисимович, вам придется по-другому разговаривать с Савиным! Зятя не загоняют в угол невыполнимыми приказами. Но вот что удивительно: в это радостное мгновение почему-то хотелось, чтобы Данилов был учтив и вежлив с его любимой женщиной…
32
— Да ты рассказывай, Федя, не стесняйся. За то и деньги получаешь, чтобы огорчать меня всякими, понимаешь, неприятными известиями. Но огорчение — это что? Эмоции! А известия что? Понимание ситуации и возможность избежать крупных неприятностей. Вот и выходит — лучше лишний раз понервничать, чем остаться на бобах, — почти ласково сказал Григорий Анисимович.
Федору Ивановичу Казанкову, невысокому, смуглому человеку с мелкими чертами лица и крупными залысинами, на вид было лет сорок пять. Скромно одетый, неприметный на вид, он совсем не походил на капитана КГБ, коим являлся до августовского путча. Отправленный затем в отставку, Казанков не сидел долго без дела и вскоре занимался привычной работой, но
И, надо сказать, занимался столь же умело и добросовестно, как на прежней службе. Во всяком случае, Григорий Анисимович многим был обязан именно его неутомимой деятельности.
— Ну, раз не боитесь огорчаться, я, пожалуй, начну, — без тени улыбки начал Казанков. — Савин вчера два часа двадцать пять минут провел в Крылатском.
— На Осеннем бульваре?
— Так точно.
— Номер дома и квартиры ты, конечно, не запомнил? — усмехнулся Лизуткин.
— Пытался, но память стала совсем никудышная, — нечто вроде улыбки проскользнуло на лице Казанкова.
Оба понимали, о каком доме, какой квартире идет речь. А коли так, стоит ли уточнять?
— Спасибо, Федя, я догадывался об этом, — Лизуткин стиснул зубы. — Чем еще порадуешь?
— Сегодня в восемь вечера охранники Савина Цуцма и Шурик задействованы в какой-то сомнительной операции.
— В какой? — живо спросил Григорий Анисимович.
— Не знаю, думаю, и вам не скажут.
— А если спросим нашего уважаемого банкира?
— Соврет.
— Надо что-нибудь придумать, Федя. Как бы они на пару не наломали дров. Если твои бывшие друзья с Лубянки потянут за ниточку, такое могут раскопать — не откупишься ведь. Что еще?
— Десерт, Григорий Анисимович.
— Неужели? А я думал, ты сегодня десерт раньше всего подал. Ну, выкладывай, слушаю.
Казанков приложил большой палец к простенькому с виду «дипломату», распахнул его и положил на стол перед Лизуткиным три листка ксерокопии.
— Выложил в буквальном смысле, — скупо усмехнулся он.
— Договор… — вслух прочитал Григорий Анисимович и замолчал, изучая документ. Но вскоре не выдержал. — Тьфу ты! Он что, совсем свихнулся? Как по-твоему, Федя?
— По-моему, некий писатель Алтухов сочиняет по заказу Савина роман «Любовь зеленоглазой блондинки», — охотно отрапортовал Казанков.
— Кто бы это мог быть… — пробурчал Лизуткин.
— Важнее другое, Григорий Анисимович. А именно — что там написано. Может быть, моим бывшим коллегам с Лубянки и не нужно тянуть за ниточку, весь клубок попадет им в руки?
— Где взял?
— Профессиональная тайна, — глазом не моргнув, сказал сотрудник частного компетентного органа.
— Возьми и текст романа, — приказал Лизуткин.
— Есть некоторые соображения, как связать все это воедино, — невозмутимо сказал Казанков.
— Давай.
— Часика примерно в четыре поручить Савину нашего польского компаньона Збигнева Скублинского. Пусть пригласит его домой, что маловероятно, или сводит в ресторан. Они знакомы, встречались в Варшаве, причина понятна — долг платежом красен. Знаю, вы уже поручили это коммерческому директору, измените решение.
— Ну и что? — Лизуткин наморщил лоб, пытаясь понять ход мыслей Казанкова.