Разрушенный дворец
Шрифт:
– Что?
– Сегодня я разговаривал с помощником окружного прокурора и с детективами, ведущими расследование. Они не хотели разглашать нам подробности до окончания анализа ДНК. Но результаты стали известны, и с нами с радостью ими поделились. – Лицо Гриера становится мрачным. – Они взяли у Брук соскоб подногтевого содержимого и обнаружили там частички кожи. ДНК совпала с твоей.
– Но откуда у них моя ДНК? – спрашиваю я. – Я не сдавал никаких образцов.
– У них все есть с прошлого
Я морщусь. Прошлый арест. Звучит не очень.
– Им так можно?
– Как только ты попадаешь в систему, то остаешься там навсегда. – Гриер перебирает бумаги, папа с хмурым видом наблюдает за ним. – Расскажи мне все про тот вечер, шаг за шагом, секунду за секундой. Не упускай ничего. Даже если ты выпустил газы, я должен об этом знать. Что ты делал после того, как встретился с Брук?
– Поехал домой.
– Сразу же?
– Да.
Черты лица Гриера заостряются.
– Ты в этом уверен?
Я хмурюсь.
– Я… наверное.
– Неправильный ответ. Судя по записям с камер наблюдения, ты приехал час спустя.
– Приехал куда?
– Сюда! – с раздражением рявкает адвокат. – В вашем доме установлено видеонаблюдение, Рид, или ты забыл?
Я смотрю на отца, который с мрачным видом кивает.
– Мы проверили пленки, пока ты был в школе, – говорит он мне. – Камеры показывают, что ты вернулся домой в двадцать два часа.
– То есть через целый час после того, как уехал из пентхауса О’Халлоранов, – подчеркивает Гриер.
Я снова напрягаю мозги, пытаясь вспомнить тот вечер.
– Я чуть-чуть покатался по городу, – медленно выговаривая слова, отвечаю я. – Я был зол из-за разговора с Брук и хотел немного успокоиться, прежде чем…
– Нет, – перебивает меня папа.
– Нет что? – Сейчас я вообще ничего не понимаю.
– Ты не должен говорить ничего такого, слышишь меня? Никаких намеков, даже между нами, что тем вечером ты был в таком состоянии, что хотел «успокоиться». Ты поругался с Брук, все как обычно, – твердым голосом говорит папа. – Ты был спокоен, когда входил туда, и так же спокоен – когда выходил.
От ощущения безысходности меня словно скручивает в тугой узел.
– И что с того, если я покатался на машине час или три, да хоть десять? – взрываюсь я. – На их пленках видно, как я выхожу из пентхауса через двадцать минут после того, как зашел туда. Так какая разница, что я приехал домой только час спустя?
– Они потребуют видеозаписи с твоих камер в качестве доказательства, – говорит Гриер отцу, как будто я не сказал ни слова. – Это лишь вопрос времени.
– И снова спрашиваю: что с того? – нажимаю я.
Гриер тычет ручкой в мою
– А то, что ты солгал. Если ты хоть раз скажешь неправду во время слушания, они смешают тебя с грязью.
– Слушания? Мне придется давать показания? – От волны смешанных эмоций меня начинает подташнивать. Все это время я говорил себе, что полиция вот-вот найдет настоящего убийцу, но, похоже, они считают настоящим убийцей меня.
– Во время допроса детективы заметили, что ты несколько раз касался своего бока и что на твоей футболке выступили пятна крови.
– Вот дерьмо, – бормочу я.
Такое ощущение, что на мою шею только что накинули веревочную петлю.
– Как это произошло? – Гриер продолжает забрасывать меня вопросами.
– Я не знаю. Может, когда я ехал в машине. Или, может, я потянулся, чтобы взять что-нибудь.
– И каким образом у тебя появилась эта рана?
Я и без адвоката понимаю, что мое следующее признание выставит меня не в лучшем свете.
– Меня пырнули ножом в доках.
– А что ты там делал?
– Дрался, – еле слышно бормочу я.
– Что?
– Дрался. Я дрался.
– Ты дрался? – повторяет Гриер.
– Нет закона, запрещающего драться.
Один из парней, с которыми я дрался в доках, – сын помощника генерального прокурора. Он заявил, что если все мы участвуем в боях по собственной воле, то не делаем ничего плохого. Желание врезать кому-нибудь по роже не является уголовно наказуемым правонарушением.
Но, похоже, это может быть доказательством того, что человек склонен к насилию и, возможно, способен на убийство.
– И не было никаких обменов деньгами? Я разговаривал с Франклином Дойтмейером, также известным как Толстый Дьюс, и он утверждает, что Истон Ройал делает ставки на футбольные матчи. Скажешь, он никогда не ставил на твои бои? – Гриер не дожидается моей лжи. – Мы допрашивали Джастина Марковитца, и он говорит, что там все время крутились деньги.
У меня складывается ощущение, что ему не нужны мои ответы, и я оказываюсь прав, потому что Гриер подается вперед, чтобы высказать заключительный довод, который отправит меня в тюрьму.
– Ты дерешься за деньги. Ты дерешься, потому что тебе это нравится. Ты без всяких на то причин отправил в больницу парня…
В этот раз я перебиваю его.
– Он оскорбил мою маму.
– Как и Ричмонд, которому ты сломал нос сегодня? Он тоже оскорбил твою маму?
– Да, – натянуто отвечаю я.
– А Брук? И она оскорбила твою маму?
– Что ты несешь? – рявкает мой отец.
– У твоего сына взрывной характер, вот что! – огрызается Гриер. – Достаточно дыхнуть на могилу его умершей матери…