Разумная жизнь

Уэсли Мэри

— О, правильно, вы сами себе налили, — сказала Милли, входя в гостиную через террасу. — Какой прекрасный вечер. Могу я вам налить еще? Вы пили шерри, так ведь?

— Виски.

— О!

— Не надо, благодарю.

— О? Ну, я налью себе немножко шерри. Должна признаться, люблю конец лета. Через несколько дней мы собираемся в Пертшир, надо прийти в себя перед свадьбой Мэбс. Пожалуй, будет забавно, если я посажу вас справа от Ангуса, а слева — Джойс.

„Милли очень элегантна сегодня“, — заметила Фелисити.

— Я воздержусь от спорных тем, — пообещала

она.

— Ах, вы об этом. Да это все чепуха!

Фелисити подошла к камину, оттуда она видела, как Ангус, весело улыбаясь, вошел в комнату, за ним — Космо и Хьюберт, а следом — Нигел и Генри, которые встали возле стола с напитками, но не пили. Хьюберт подошел к ней и принялся объяснять, какие сложные отношения у него со старшим родственником, которому он должен что-то написать. Из-за стесненных средств он вынужден играть.

— Я поддерживаю себя в Оксфорде тем, что играю в бридж и триктрак. Я не слишком доверяю лошадям и собакам. А вы?

— Я думала, все деревенские доверяют лошадям и собакам, — Фелисити слушала его вполуха.

— О да, мы доверяем, но нет… — „Черт бы побрал эту женщину! Простая, как булка с изюмом, и даже не притворяется, что слушает“.

— А кто помолвлен с Мэбс — Генри или Нигел? — Фелисити наблюдала за Нигелом. — Они такие похожие.

— Генри помолвлен с Таши, Нигел — с Мэбс. Они похожие, потому что учились в одной школе, работают в одном банке, у них один портной и одинаковые политические взгляды.

— Да, один пьяный, а другой трезвый, — заметила Фелисити.

— Не может быть. У нас была всего одна бутылка шампанского на восьмерых.

— Виски с шампанским не мешают.

Хьюберт уставился на Нигела.

— О Боже, — сказал он. — Боже, Боже.

Дворецкий распахнул двери гостиной и объявил, что обед подан.

— А почему девочки задерживаются? — спросила Милли.

Ангус посмотрел на свои карманные часы.

— Разве они не знают, во сколько у нас обед? Мы разве когда-то начинали в другое время, а не в половине девятого? — Он с треском закрыл крышку часов.

А Космо что-то пробормотал матери в ухо.

— Очевидно, это из-за того, что у Флоры сегодня последний вечер, — сказала Милли, оглядевшись.

— Как будто ты про это не знала, — сварливо пробурчал Ангус.

Милли оставила без внимания его слова.

— Девочки ее наряжают, чтобы сегодня она выглядела по-особенному… и… они ей дают свои лучшие платья. — Она повернулась к Фелисити: — У нее нет ничего своего. Я удивляюсь, как, мисс Грин…

— Называйте меня Фелисити, — сказала она.

— …Фелисити, — и Милли возвысила голос, — а если вы будете проезжать через Лондон, вы не сможете остановиться у нашей маленькой портнихи на Бошам-Плейс? Это отнимет у вас несколько минут, это по дороге. Мы с Ангусом хотели бы подарить Флоре вечернее платье, ее собственное…

— Разве? Впервые?..

— Да, — сказала Милли. — Мы хотим.

— Гм, — хмыкнул Ангус. — Проклятые деньги.

„А у нее есть характер, — подумала Фелисити и начала размышлять, у кого какое сейчас настроение в этой большой

комнате. — Дворецкий, несомненно, жертва подавляемого раздражения, Милли — почему-то слегка испуганная, упрямая и задабривающая, Ангус — подозрительный, Нигел изо всех сил пытается казаться трезвым, Космо и Хьюберт — в нетерпеливом ожидании. В ожидании чего?“ (Так, иллюзия мирного загородного дома рассеялась.)

Поскольку общая беседа угасла, Милли решила взять все в свои руки:

— Ах, мне кажется, наконец-то я слышу, что они идут. Гейдж, — обратилась она в дворецкому, — мы идем, как только они совершат свой „выход“. Девочки сделали все, чтобы Флоре здесь было хорошо. Она еще такой ребенок.

— Это ребенок? — спросил Нигел, когда девочки появились. — Не дурачьте меня.

Да, эффектное платье. Длинное, до пят, со скромным вырезом под горло, с рукавами по локоть.

Тяжелый черный шелк плотно облегал тело Флоры, обрисовывая выпуклости грудей и ягодиц, намекал на впадинку пупка и треугольник между ногами — этакое простое платье; матовый блеск ткани подчеркивал бледность кожи девушки. Никакой косметики, никаких украшений, и было ясно, что под платьем тоже ничего. Фелисити Грин прошептала:

— Какие линии, — вздохнула с удовольствием и огляделась.

Нигел уставился не мигая, Генри открыл рот, точно хотел закричать, Ангус сложил губы, будто собирался присвистнуть, глаза Космо сияли, Хьюберт судорожно проглотил слюну от неожиданных ощущений, щеки Милли вспыхнули недобрым румянцем.

Мэбс, Таши и Джойс суетились за спиной Флоры и пищали сквозь накрашенные губы.

— Извини за опоздание, мама.

— Простите нас, миссис Лей.

— Мы очень сожалеем, Милли, дорогая Милли. — Эти звуки слились в единый хор, девочки, как бы желая защитить Флору, окружили ее в красном, зеленом, голубом платьях. Флора молчала.

„Выход“ длился всего несколько секунд, но в памяти Милли он запечатлелся, точно автомобильная катастрофа.

— Ну что, пойдемте? — спросила она. — Вы же знаете, какова наша повариха, которая готовит суфле.

Ангус предложил руку Фелисити и повел ее в столовую, усадив справа от себя, а Джойс заняла стул слева. Нигел и Генри, заметила Фелисити, сели по обе стороны от Флоры, Хьюберт и Космо — напротив, вместе с Мэбс и Таши, Милли — чуть в стороне, и она казалась несколько заброшенной.

— Хотите, я расскажу вам о генеральном плане строительства дорог в Германии? — спросила Фелисити, кладя себе суфле.

„Хотел бы я быть таким молодым, как вся эта компания, — думал Ангус. — Вряд ли кто-нибудь отказался бы“.

— А я думал, что вы заикаетесь. Простите, что я обращаю на это внимание. А что Мэбс там вытворяет? Когда она такая, ничего хорошего не жди, она всегда пользуется этой девочкой, как ширмой. Кто-то хочет скандала. — Ангус посмотрел вдоль стола на жену, сидящую с опущенными глазами, на Флору, тоже смотрящую вниз, и для обеих это было обычным делом. — Ваше заикание, — сказал Ангус, — очень симпатичное. Так вы говорили о дорогах?