Разведшкола № 005
Шрифт:
Технология установки таких мин предусматривала подготовку в земле лунки глубиной 30–50 сантиметров, в которую следовало закладывать одну или несколько толовых шашек. Но мы на практических занятиях вместо дефицитного тола обычно использовали мелинит или аммонал.
В одну из толовых шашек вставляется взрыватель, в цангу которого вставлена тонкая палочка или нижняя часть стебля камыша, к которой привязана серая нитка — под цвет окружающей среды. Лунка засыпается землей или песком, а если поблизости есть камни, то лунка закладывается камнями. Это значительно усиливает убойную силу мины. Выпущенную из лунки нитку протягивают поперек тропы или дороги, по которой должен пройти транспорт
Подобным же образом мы устанавливали противопехотные и противотанковые мины-фугасы, например, камнеметные. В Калмыкии перед войной проводили ремонтные работы на основных грейдерных магистралях, для этого завозили булыжник и складывали кучами вдоль дорог. Фридман учил нас использовать это обстоятельство. Для этого в кювете, прорытом вдоль дорог, делается колодец-яма, в которой одна сторона пологая, та, что обращена в сторону дороги. Процедура закладки фугаса была такой же, как указано выше. В колодец закладывалась взрывчатка и заваливалась булыжником, потом маскировалась под кучи камней, находящихся рядом и все это забрасывалось бурьяном.
Нам рассказали, что одна из заброшенных ранее групп заложила подобный фугас, на который напоролся эскадрон казаков. Первые кони прошли спокойно, но когда в середине эскадрона одна из лошадей задела нить и фугас сработал, результат был ужасен. Булыжники буквально раздробили коней и людей. Весть об этом разнеслась по всей округе, после чего конные патрули и обозы противника стали ездить по степи рядом с дорогами. Тогда наши диверсанты изменили тактику и стали пологую стенку колодца делать в сторону от дороги. И все повторилось вновь.
Знакомили нас и с осколочно-заградительными минами, которые тоже использовались в качестве противотранспортных средств.
Изучали мы и управляемые мины, которые состояли из взрывчатки со вставленным в нее взрывателем МЧБ, чеку которого можно было выдернуть в нужный момент за привязанную к ней проволочку. Но в основном наше внимание обращали на мины нажимного действия и на конструкцию взрывателей, приводимых в действие с помощью бикфордового шнура. К сожалению, ничего более сложного и прогрессивного в арсенале нашей спецшколы не имелось. Не хватало даже простых спичек и серых ниток для растяжек. Командиры формирующихся диверсионных групп, украдкой от руководителей школы, покупали их на астраханском базаре.
Особое внимание в нашем обучении уделялось освоению основ тактики действий в степных условиях. Нас обучали ходить по степи след в след, чтобы противник, обнаружив наши следы, не мог определить численность группы. Причем это должно было происходить автоматически, так как глаза были заняты другими задачами. На марше мы ходили парами. При этом один смотрел (вел наблюдение) — в одну сторону, другой в другую.
Мы учились работать в степи, которая была гладкой как крышка стола, разводить огонь там, где горящая спичка или зажженная цигарка видны за километры. Учили нас скрытно окапываться, маскироваться, беззвучно подбираться и снимать часовых, метать финский нож и многому другому, что позволяло выполнить задание и уцелеть самому.
Много времени занимало изучение топографии, способов ориентирования на местности и по звездам, что в голой степи непростое дело. Учились пользоваться трофейным оружием, так как много боеприпасов на себе не унесешь, да и обеспечение групп было весьма ограниченным.
Учились мы все прилежно, стремились во все вникнуть, понять, освоить все приемы и наставления, хорошо сознавая, что от этого зависит выполнение
До сих пор я помню основы партизанской тактики, лаконично сформулированные в конспектах Ильи Григорьевича Старинова: хорошая разведка, маневренность, умение применять современные средства войны, в первую очередь минно-подрывную технику, знание местности, неожиданность нападения, умение быстро сосредотачиваться для нанесения удара, немедленное рассредоточение после него и выход группы из боя, взаимная поддержка и стойкость в бою.
Нас обучали умению быстро и резко менять тактические приемы в зависимости от условий боя и обстановки, ибо противник силен, но склонен к шаблонным действиям. Мы не должны были принимать лобового удара превосходящих сил противника. Нам предписывалось, постоянно маневрируя, неожиданно появляться в тылу врага, затруднять его связь и снабжение, изматывать внезапными ударами.
Нельзя засиживаться на одном месте. Передвигаться и вести боевые действия надо только по ночам, а в дневное время отсиживаться где-нибудь в укрытиях, соблюдая маскировку. Как можно больше хитрить, устраивать засады и уничтожать противника, не вступая с ним в прямое соприкосновение.
В ноябре Совинформбюро передало сообщение о начале тяжелых боев на направлении Нальчик — Орджоникидзе (Владикавказ).
Обстановка на фронтах была очень тяжелой, это удручало всех обитателей нашей спецшколы. Мы замечали, что в нашей среде происходит какая-то суета, догадывались, что идет формирование очередных групп для заброски в тыл противника. Официально об этом не сообщалось. Но дежурившие по спецшколе товарищи сообщали друг другу об уходе очередных групп.
Все занятия в нашей спецшколе проводились в основном в условиях, приближенных к будущему району боевых действий и в любую погоду. Для этого нас ежедневно вывозили за город. Там и проходила эта подготовка.
После окончания учебного дня, а он продолжался с раннего утра до позднего вечера, после ужина, мы обычно собирались в большой комнате, именуемой клубом. Там, затаив дыхание, слушали сводки Совинформбюро, из которых узнавали, что наши войска вели упорные бои в Сталинграде, на Кавказе на перевалах главного Кавказского хребта, под Нальчиком и Грозном. Изредка мелькали сообщения о борьбе партизан в Белоруссии, в брянских лесах, в Югославии, о действиях французских «маки» (партизан). Иногда нам показывали старые кинофильмы. Бывали и танцульки. Так снималось дневное напряжение. Отправки на задания все ждали с нетерпением, в нашу победу верили неукоснительно. Мы знали, что предстоят трудные дни, и не каждому из нас удастся дожить до конца войны. Но в окончательной победе над нацистами не сомневался никто.
В один из первых дней ноября мы возвращались с занятий пешим порядком, двигаясь строем по проезжей части городских улиц, по двое в ряд. В пару ко мне пристроился старшина Черняховский. Я заметил, как он специально отодвинул для этого Федю Воронина, с которым мы всегда ходили парой. Сначала шли молча. Затем он заговорил со мной. Спросил, что утром передавали по радио. Я ответил. Он объяснил, что утром был вызван в штаб и сводку Информбюро пропустил. Мы обсудили этот вопрос.
Затем стал расспрашивать о жизни в детдоме, о том, как в станице, где был расположен наш детдом, казаки встретили сообщение о начале войны, о том, как я попал в армию. Вопросы были ненавязчивы, но показали, что старшина хорошо знал мою анкету. Разговаривали мы как старые друзья. Дорога была длинная, шли около часа. Потом заинтересовался запасной бригадой и чем я там занимался. Задаваемые им вопросы выстраивались в определенную систему. Я понял, что он меня прощупывает, и стал проявлять осторожность.