Развод. Игра на выживание

Коваль Лина

– Вопрос всё тот же, – произносит он спокойно. – В качестве кого?

– Я не знаю, – мотаю головой, прижимаясь ещё ближе.

Его тело дрожит. То ли от холода, то ли от всего происходящего.

– Я не знаю, – теперь чуть ниже. – Я боюсь.

– Чего?

– Всего. Что не получится… Что не сможем… Что однажды ночью, ты снова уйдёшь, как тогда, – торс под моими ладонями напрягается. – Уйдёшь, а я умру в то же утро. Просто не вынесу, понимаешь? В первый раз была неизвестность, наверное, это и спасло.

Молчит.

–

Боюсь, что ты будешь молчать вот так…

– Не буду.

– Что будешь попрекать.

– Не буду.

– Боюсь, что уйдёшь, – повторяю основное. Как дура твержу одно и то же.

– Не уйду.

Богдан ругается, резко разворачивается и загребает мои плечи в объятия. По-хозяйски. Жмусь к тёплой груди, как котёнок, руками под куртку проникаю. Его сердце так бешено бьётся, что начинаю дышать ещё отчаяннее.

– Никогда больше не уйду, – говорит он, упираясь подбородком в макушку. – Прости, Ян. Это самый дурацкий поступок, который не подлежит логике или объяснению, как бы ни размышлял над этим.

Чуть отклоняется.

– Совсем голая вышла.

– Я к тебе спешила. Успела.

Даня без труда подхватывает меня на руки и заходит в дом, закрывая двери на защёлку. Зарываюсь холодным носом в воротник рубашки, ничего не соображая. По телу тепло разливается, сердце сжимается от всего происходящего.

Он остался.

Остался.

Открываю глаза, когда мы оказываемся в спальне. Полумрак. Тёплая постель. Богдан шуршит одеждой, а потом укладывается рядом, накрывая своё тело моим. Скидывает повязку с волос и гладит по голове.

– Почему ты не уехал? – спрашиваю, заслоняя глаза ладонью.

– А хрен его знает. Всю пачку выкурил.

– Тебе надо меньше курить, Дань.

Он хрипло хохочет.

– Что?

– Соскучился по твоей долбёжке.

– Это не долбёжка, – слабо улыбаюсь. – Я переживаю за тебя.

– Всё будет хорошо. Хочешь, я совсем брошу? – говорит как-то по-мальчишески. Словно нам снова максимум двадцать.

Тихо смеюсь. Уже и не помню, когда в последний раз так делала.

– Это в тебе адреналин говорит, Соболев. Ты никогда не бросишь.

Несколько ночей я почти не спала, ухаживала за нашими болеющими детьми, но сейчас, лёжа в одной кровати с мужем, с которым мы едва не развелись, мне почему-то совершенно не хочется спать.

Душа требует близости.

Ни секса, не сейчас. А именно внутреннего единения, чтобы снова почувствовать. Что не одна я. Что «мы» всё ещё есть.

– Я тебя люблю, Дань. Давай попробуем. Но я учиться хочу, работать. Как раньше не будет.

– Понял.

– И что думаешь?

– Делай что хочешь. Я не против.

Удовлетворённо вздыхаю. Богдан нежно целует мою раскрытую ладонь, а я перемещаю её на холодную от ветра небритую щёку и согреваю поглаживаниями.

Засыпая говорю, что чувствую. Не из соображений долга,

просто знаю, как для него это важно.

– Я бы не ушла от родителей, будь это кто-то другой.

Его дыхание стопорится. Рука на моём плече становится каменной.

– Не надо, Ян. Всё нормально.

– Нет, я серьёзно. Когда не видишь любви вокруг, сложно её сразу почувствовать.

– Сейчас чувствуешь?

– Конечно. Всегда.

Глава 40. Яна.

Всю ночь я отчаянно жмусь к его телу. Сильному, тёплому, родному.

Периодически просыпаюсь, чтобы уткнуться в мягкую кожу и в очередной раз выдохнуть.

Да, я приняла решение на эмоциях. Будучи в раздрае и ужасе оттого, что всё может закончиться.

Но клянусь, ни секунды не раскаиваюсь в этом.

Под утро сон становится крепким. Совершенно не замечаю, как просыпается Богдан, а когда открываю глаза, первым делом хватаю телефон с тумбочки. На часах уже десять.

Десять!

У меня трое детей в доме. Больных и голодных.

Накинув халат, отправляюсь сначала по комнатам, которые оказываются пустыми, а затем спускаюсь на первый этаж.

– Мама, – кричит Ваня, размахивая ложкой. – У нас папа ночевал. Он нам кашу сварил.

– Да? – удивлённо смотрю на Богдана и еле сдерживаю смех. – Боже, где ты это нашёл?

– В кабинете, – ухмыляется, привлекая меня к себе.

Немного отклоняюсь, чтобы разглядеть старомодное темно-синее трико с белыми лампасами и тельняшку с голубыми полосками, а потом снова прижимаюсь к тёплому телу. Вздыхаю умиротворённо.

– Папа, а ты сегодня не уедешь? – настороженно спрашивает Маша.

– Нет, – отвечает Богдан уверенно.

– А завтра?

– И завтра не уеду.

Дочь переводит взгляд на меня.

– Вы что помирились?

– Помирились, – отвечаю с лёгкой улыбкой.

– И у папы не будет других детей?

– Каких детей?

В ужасе обвожу глазами лицо мужа.

– Витка Калинина сказала, если родители разводятся, у папы другие дети появляются, – сообщает Маша расстроенно.

– Всё нормально, Маш, – говорит Богдан, поглаживая меня по спине. – Если и будут ещё дети, то наши с мамой.

– Соболев, – прикрываю веки. – Хватит.

О чём он? Ещё дети? Я не хочу.

Я только-только жить начинаю.

– А можно я у вас останусь? – тихо произносит Дина. – Мне у бабы Юли скучно.

– Мам, – вскрикивает Маша. – Правда, можно Динка у нас поживёт?

– Давайте спросим у бабушки, когда она выпишется из больницы? – предлагает Богдан. – Пока ты всё равно у нас, Дин.

– Ладно, – говорит она, снова утыкаясь в тарелку.

День проходит как-то сумбурно.

Ваня продолжает температурить, а почти выздоровевшие девчонки носятся и визжат до одури. Всё верх дном. Дом словно наполняется жизнью с появлением Дани.