Развод. Ты не уйдешь
Шрифт:
Он разжимает пальцы. Я закрываю дверь.
На все замки трясущимися пальцами закрываю и сползаю вниз по двери. Сил не осталось. Вот и отдохнула, называется.
Несколько минут провожу, просто слушая, как Глеб топчет лестничную площадку. Шаркает там подошвами ботинок, словно старик, и курит.
Кто-то из соседей выходит поругаться, но, узнав Глеба, лишь приносит соболезнования. Тут все друг друга знают еще с давних пор, а Глеб с отцом сами жили в этом доме, пока не переехали…
Потом Глеб уходит, и я тоже поднимаюсь на ноги, словно охраняла
Кое-что из сумки достаю, конечно, но от вида некоторых других безделушек сердце лишь болезненно сжимается. Вижу атомайзер, наполненный моим любимым ароматом. Чтобы не носить всюду с собой полноразмерную версию, я отлила в небольшой флакончик свои любимые духи. Сняв крышечку, подношу ее к носу.
Мы выбирали этот аромат вместе с Глебом. Он мученически вздыхал, кривил нос и постоянно говорил, что уже ничего не чувствует, находясь в парфюмерном магазине, но, когда я выбирала из нескольких парфюмов и призадумалась, он сразу же ткнул пальцем в этот аромат и посоветовал выбрать его.
— Почему? — спросила я.
— Пахнет тобой.
— Мной?
Я даже стушевалась тогда, было безумно волнительно, хотя тогда мы были уже не первый год женаты. Но у нас всегда было в достатке именно таких моментов, когда не очень разговорчивый Глеб мог одной фразой смутить меня и заставить мое сердце биться в тысячу раз быстрее.
Теперь я вдыхаю этот аромат и кое-что вспоминаю.
Боже…
Когда та прошмандовка, Мария, была в доме у свекра и стояла возле холодильника, я ее оттолкнула и уловила знакомый аромат. Но тогда была слишком сильно взбудоражена, чтобы довести мысль до конца.
Однако сейчас — понимаю, что тогда меня взбесило на интуитивном уровне, кроме поведения наглой хабалки.
У нее были мои духи. На ней был мой аромат…
Мой!
Перед глазами темнеет от злости: интересно, Глеб сам ей подарил парфюм? Чтобы она пахла, как я?
Или она сама пшикнула им, когда была у нас дома, в моей спальне? Увидела на комоде и надухарилась, ей понравилось. Сама купила или он подарил — неважно!
Бесит.
Духи, конечно, ни в чем не виноваты, но теперь я больше не люблю этот аромат и без сожаления кидаю почти пустой флакончик в мусорное ведро.
Пусть теперь Глеб нюхает любовницу, а не меня.
***
Поздним вечером, когда, наконец, дети уже легли спать, появляется возможность спокойно поговорить с мамой. Судя по ее взгляду, этого момента она ждала целый день.
— Я подам на развод с Глебом. Мы можем пожить у тебя?
Глава 10
Она
Мне кажется, мама не удивлена. Этот день многое ей рассказал, плюс она не глупая и по моему поведению поняла многое. Но все же, я ловлю в ее глазах сожаление. Она искренне хочет мне счастья.
— Я надеялась, что до этого не дойдет, — вздыхает. — Надеялась, что ты мою судьбу не повторишь и тебе не придется ни воевать с мужем, ни растить детей
— Не поспешила ли я? Да я в тот же самый день… Должна была заявить, при всех, что будет развод. Кем он меня выставил? — бросаю с обидой и болью.
— Маша — точно его любовница? Странно это все как-то... И про друга какого-то слышу впервые. Я не понимаю, как… Что стряслось? Почему? У вас же все хорошо было.
— Хорошо, но скучно. А еще Глеб теперь не видит смысла в праведной жизни, сам мне сказал. И, когда я ругалась, он ни разу не опроверг, что Маша — не его любовница. Да о чем говорить, мама! У меня есть глаза, есть уши. Эта сучка приперлась в дом хозяйкой положения… И на похоронах, тьфу…. Глеб в самый последний момент горсть земли бросил, когда уже закапывали. До этого со своей шлюхой на глазах у всех нянчился…
— Ты задавала ему прямые вопросы?
— Здесь не о чем говорить, — отрезаю. — И еще он меня ударил и позволил себе кое-что очень низкое. Не хочу говорить, — в горле собирается горечь.
Мама молчит, накрывает мою руку своей. Конечно, она за меня. Полностью, за меня. Однако она в недоумении и слабо пытается найти ниточки оправдания, но они рассыпаются трухой.
— Все-таки тебе нужно поговорить с Глебом. Выжди день-два, скажи, что у меня погостишь. Потом поговори. Спокойно, без скандалов. Вы взрослые люди и должны уметь говорить друг с другом. Выяснить все… Может, всего раз оступился?
Молчу, смотрю в кружку с давно остывшим чаем.
Внутри закипает что-то, я отнимаю ладонь из рук мамы.
— Ты много с моим батей говорила, — напоминаю ей. — Когда прогорело дело, он погряз в долгах и все продал, кроме этой квартиры, начал выпивать сначала немного, потом все больше и больше. Я уже была немаленькая и хорошо помню ваши разговоры в редкие моменты просветления. Когда он божился и у тебя в ногах валялся с клятвами, что больше пить не станет, а через неделю опять уходил в запой и х**ями с ног до головы обкладывал. Всех. В том числе и меня. А еще я помню, как мы то у родственников, то у друзей ночевали, когда он буянил. И как в одной ночнушке в подъезде зимой остались, посреди ночи выскочили и несколько часов там провели… Потому что у него уже совсем крыша поехала. А ведь ты с ним говорила, мама. Много говорила. Постоянно говорила! И что? Куда эти разговоры завели?!
Мама молчит.
Мой упрек справедливый, а еще я, наверное, как модно сейчас говорить, до сих пор где-то в душе травмированная и не вылеченная.
Несмотря на годы любви, заботы, внимания… Несмотря ни на что.
Хватило одного удара в спину, чтобы я внутри чувствовала себя снова той девочкой девочкой в тонких резиновых сланцах, продрогшей до самых костей…
— Про твоего отца и говорить нечего, — соглашается мама дрогнувшим голосом. — Но Глеб кажется не таким.
— Мам, — вздыхаю. — Ты просто ответь, я на тебя рассчитывать могу? Или нет? Вот и все. Мне демагогию разводить некогда, мне проблемы решать надо. Дел полно.