Развод. Ты предал нашу семью
Шрифт:
Красивые слова — лишь слова. Реальность может быть такой отвратительной, безнадежной, что любовь истончается и рвется.
— Знаешь, — поднимаюсь по склону на обочину к молчаливому Глебу. Голос у меня сиплый, — это так несправедливо. Я выходила за тебя замуж, чтобы быть счастливой и любимой, а не для того, чтобы решать дилемму, как быть всем нам после твоей меткой и очень продуктивной измены. Да, я знала, что нас могут ожидать трудности Глеб, — сглатываю и повышаю голос, — но не такие! Не такие! И самое обидное,
Приподнимаюсь на носочках, чтобы внимательнее заглянуть в его глаза:
— И от меня, как от матери, столько сейчас зависит, Глеб.
— Я знаю это, — взгляда не отводит.
— И я даже возмутиться не могу тому, что ты хочешь меня прогнуть под обстоятельства, потому что я вижу в этом “молчи и терпи” целесообразность. Поэтому я еду на встречу с твоей шалавой. Чтобы оценить ее, как врага, и понять, чего она действительно хочет от тебя. Ты, мерзавец ты этакий, любимый отец моих детей, и твоя Наденька, по сути, решила украсть тебя у них.
Выдыхаю, отворачиваюсь и массирую переносицу. Он меня не поймет. Да и все эти претензии не помогут мне выбрать правильную стратегию.
Он молча сгребает меня в охапку и прижимает к себе. Его щека у моего виска, и жесткая короткая щетина колет кожу.
— Нина… — шепчет он.
Я закусываю губы. Я слышу в его голосе отчаяние, которое вторит моему. И мы сейчас не муж и жена, которые должны скандалить, а два человека в ловушке. И любой выход из нее принесет свою боль.
Мы будем либо жить во лжи, либо утянем наших детей за собой в пропасть. Да, тут уже речь не о любви между мужчиной и женщиной, а об ответственности перед теми, кого мы привели в этот мир.
Все дети достойны полной и счастливой семьи. Мамы и папы.
— Я хочу ее убить, Нина…
— Очень по-мужски, — выворачиваюсь из его объятий и поднимаю взгляд. — Может, стоило? Но это при условии, что ты бы промолчал, честный ты мой. Сейчас уже поздно.
Ныряю в салон машины:
— Поехали.
Он медлит, и я выглядываю, приоткрыв дверцу:
— Ну, сам тогда иди и тоже покричи, блин!
Оборачивается. И ведь у меня растет два пацана, и эти два пацана похожи на отца. И они, вероятно, тоже будут лажать и обижать женщин.
Глеб приглаживает волосы, обходит машину и садится за руль.
— Спасибо, — неожиданно говорит он.
— Что?
Переводит на меня взгляд:
— Спасибо, Нин.
— За что?
— За то, что ты есть, — слабо улыбается. — Ты никогда не была для меня просто женой.
— Я знаю, — пристегиваю ремень безопасности. — Возможно, в этом и есть моя главная проблема.
Глава 8. Свободна
— Моя жена, — холодно говорит Глеб. — Нина.
У Наденьки
И ожидала она в углу кафешечки только Глеба, и была дезориентирована тем, что за ним в двери вошла я.
И она меня сразу узнала. Я не зря пропустила Глеба вперед на несколько шагов. Меня бы можно было принять как за еще одну посетительницу кафе, однако Наденька сразу побледнела, увидев меня.
То есть в представлении Глеба я не нуждалась. Эта миленькая девочка с глазами, как у трепетной лани, была осведомлена обо мне.
— Здрасьте… — пищит бледная Наденька.
Глеб, как истинный джентльмен, помогает мне снять плащ. И этот жест, что у меня и что у него, уже вошел в привычку за столько лет, поэтому я не сопротивляюсь.
Наденька с круглыми глазами наблюдает за нами.
Глеб накидывает мой плащ на крючок вешалки, что стоит рядом со столиком, а после отодвигает стул, чтобы я села.
Это тоже наша общая привычка.
Наденька прячет руки под стол, а я от Глеба не улавливлаю волнения при встречи со своей ланью.
Я поднимаю руку, подзывая официанта. К столику в уютном кафе на тихой улице среди старых домов подбегает молодая девчушка.
— Мне, пожалуйста, салат Цезарь, и чашечку эспрессо.
— А Вам? — переводит взгляд на Глеба, который отрицательно качает головой
Однажды шестилетний Арс умудрился упасть с горки и сломать ногу. И тогда я тоже поймала такое же состояние, как и сейчас перед милой Наденькой.
Мои эмоции ушли под холодные стальные пластины.
— Глеб Иванович…
Поднимаю взгляд и откладываю меню в сторону. У Глеба рожа — злой кирпич с глазами, что вот-вот вспыхнут черным огнем.
— Да, моя жена в курсе твоего, — делает паузу и хмыкает, — интересного положения.
— Что?
Наденька, кажется, сейчас грохнется в обморок.
— Она красивая, — говорю я Глебу, в ответ медленно выдыхает и откидывается на спинку стула.
— Вы… — шепчет Наденька.
— Что? — уточняю я с вежливой улыбкой.
— Я не отдам вам своего малыша…
Брови Глеба ползут на лоб. Рожа-кирпич теперь выражает недоумение и усталость.
— Зачем мне твой малыш, — смеюсь я, — если у меня дома трое своих? Чтобы что?
— Я не знаю.
— Глеб Иванович предлагал тебе такой вариант решения проблемы? — вопросительно приподнимаю бровь.
— Для того решения, которое бы меня устроило, — сухо отвечает Глеб, глядя на Наденьку отстраненно, — время истекло, да?
— Это ваш ребенок, — шепчет она в ответ, жалобно всхлипнув. — Как вы можете такое говорить?
Глеб переводит на меня взгляд, в котором я я не могу распознать конкретных эмоций. Там и раздражение, злость и желание перевернуть стол.