Развод. Ты разрушил нас
Шрифт:
На ней короткие домашние шортики и футболка, волосы растрепаны и небрежной волной лежат на плечах. На лице нет ни грамма косметики.
Ее глаза округляются при виде меня:
— Кирилл? — спрашивает севшим голосом и делает два шага назад.
Я расцениваю это как приглашение и заваливаюсь внутрь квартиры.
— Что ты тут делаешь? — хмурится. — Как узнал, где я живу?
— Это несложно, когда держишь охранное предприятие с кучей выходов на ментов, — отвечаю ей.
Ксюша обнимает себя руками и продолжает
— Зачем ты приехал? — ее голос какой-то безжизненный, что-ли.
Будто из нее ушла вся радость, как будто нет ни одного повода для улыбок.
Глава 27
Кирилл
— Зачем ты приехал?
— Это тебе, — протягиваю ей букет.
Ксюша на автомате принимает его и уносит в кухню, кладет на стол, потому что держать тяжело. Придурок, ей же нельзя поднимать тяжелое! — мысль приходит запоздало.
Бывшая жена не предлагает сесть и явно не спешит со мной делиться новостью.
— Как дела, Ксюш? — спрашиваю у нее.
Она обнимает себя за плечи, закрываясь от меня, словно я могу ее обидеть, опускает глаза в пол, кусает губы. Вся ее поза говорит даже не о том, что она не хочет меня видеть или злится на меня за то, что снова вторгся в ее жизнь.
Она ведет себя так, будто… боится меня?
— Нормально, — отвечает заторможенно. — Зачем ты тут?
Медленно поднимает взгляд на меня.
В нем отражается очень много: тревога, растерянность, паника. Целый спектр эмоций, не свойственных моей жене, которая привыкла держать лицо на людях.
— Я Елену видел, — произношу спокойно.
Ксюша резко зажмуривается.
— Она сказала тебе, да? — голос убитый, будто она только что услышала смертный приговор.
Да что с тобой за хрень такая происходит?
— Да. Поздравила.
Ксюша опускает лицо в ладони и закрывается от меня.
Первый порыв — протянуть руку, но едва я это делаю, как тут же опускаю ее. Блять, да что происходит? Я разве монстр какой-то из страшных сказок?
— Почему мне не позвонила?
Радость моя от новости о беременности любимой постепенно меркнет на фоне ее поведения, и остается лишь непонимание.
— Думала, я откажусь от своего ребенка, потому что мы развелись? — пытаюсь расшевелить ее. — Родная, ты для меня по-прежнему самое дорогое, а наш ребенок — это вообще чудо! Целых десять лет!
Сука, чувствую, как мои глаза начинают слезиться. Ну давай, блять, разрыдайся тут еще, как баба.
Но слезы прибывают, и я никуда не могу их деть — не перекрыть, не остановить.
— Целых десять лет… — выдыхаю. Ксюша по-прежнему прячет лицо в ладонях. — Сначала у нас не получалось. Потом, после потери малыша, ты не хотела. А сейчас! Господи! Это же как чудо! Хотя почему как? Это и есть самое настоящее чудо,
Блять, они все-таки вырываются. Эти предательские слезы. Ну не могу я спокойно реагировать на новость о том, что у меня будет долгожданный ребенок! Это слишком сильно и разрывает меня на куски.
— Ксюша, я хочу, чтобы ты знала: я буду рядом с тобой. Сделаю все так, как ты пожелаешь, милая. А еще я очень хочу попасть на УЗИ и послушать сердцебиение нашего малыша. Ксюш, возьмешь меня с собой в следующий раз?
Она молчит, прижимает ладони к глазам. Мне чудится всхлип, но, возможно, Ксюша просто расчувствовалась, как и я?
— Родная, давай начнем все сначала? Если не ради друг друга, то хотя бы нашего малыша? Интересно, это девочка или мальчик? — быстро стираю тыльной стороной ладони свою слезу, чтобы жена не увидела моего распада. — Чур если пацан, то каждую субботу мы будем ездить на рыбалку. Всегда мечтал делать это с сыном. А если девчонка, то хана и мне, и всем пацанам в округе, потому что она наверняка вырастет такая же красивая, как и ты, а я буду не переваривать всех ее ухажеров, — тихо, на грани истерики смеюсь.
Что, нахер, происходит? Почему она так ведет себя?!
Ксюша убирает руки и поднимает на меня лицо. Оно красное и все мокрое от слез. Губы искусаны до крови. Взгляд прикован к полу. Ну же, родная, подними глаза и скажи, что не так? Я все исправлю, ты только скажи!
— Обещаю, я научусь всему! Менять подгузник, вставать ночью к ребенку, чтобы ты отдохнула, плести косы. Летом будем запускать воздушных змеев, а зимой кататься на санках. Только нужны нормальные санки, а не эти новомодные подушки… — обрываю себя и чуть ли не выкрикиваю: — Твою мать, Ксюша, скажи, что не так!
Я буквально вою, даже не чувствуя, как немеет мое лицо, а поток слез из глаз усиливается, потому что я чувствую это…
Это разрыв, который можно пощупать пальцами. Это край обрыва, за который мне предстоит ступить. Это неизбежно, я вижу по ее глазам. То, что она скажет, убьет меня.
Уничтожит настолько, что собрать себя обратно будет просто невозможно.
— Скажи, черт возьми, — шепчу ей.
— Возможно, это не твой ребенок, — насмерть.
Залповая очередь не оставляет от моего сердца ничего.
Ни крупицы, ни кусочка. Всего несколько слов — и вуаля, ты живой труп. Дышишь, двигаешься, говоришь, но не живешь. Я говорил, что исправлю все что угодно?
Я никогда не был наивным.
Никогда — до сегодняшнего дня.
Мир, который открылся мне сегодня, вышвырнул меня размашистым ударом в грудь. Вон. За пределы своей сферы. Обратно. В такое знакомое и привычное болото, в котором я тону вот уже несколько недель. Тону, но никак не могу утопиться. Беспощадная сука эта ваша жизнь. Бьет не разбирая, наотмашь, безжалостно.