Развод. Я календарь переверну

Блио Элен

Просто потому, что у меня давно не было близости?

Но Филипп же предлагал? И я не повелась.

Или потому, что это был Филипп? Закрытый гештальт, задвинутый в дальний угол, чтобы скорее забыть.

А Дворжецкий?

Что он?

А... Герман?

Господи прости, мне тридцать восемь! Я мать, в скором будущем разведёнка с прицепом, с двумя!

Что со мной происходит?

Вторая весна?

Или осень?

Или бабье лето?

Как же приятно чувствовать горячую мужскую ладонь. Ладонь мужика, который тебя

хочет!

Первые такты, мы встаём в позицию.

Сначала раскачка, всё просто, как разминка, шаг, еще шаг, еще, еще, поворот, и...

Герман?

– Я хотел бы пригласить на танец вашу даму.

Что?

(Прим. автора:- Время не имеет значения, значение имеет только жизнь!
– фраза из фильма «Пятый элемент» реж. Люк Бессон)

34.

Смотрю на адвоката, внутренне усмехаясь. Где ж ты раньше был, олень безрогий?

Теперь извини, кто даму гуляет, тот её и танцует, кажется, так говорят?

Нет, я к соперничеству отношусь спокойно.

Давай, поборемся.

Эта женщина достойна того, чтобы из-за неё пала Троя. Чтобы в её честь проводили рыцарские турниры. Слагали вирши, сочиняли оды и оперы.

Я готов к состязанию.

А вот готов ли господин Крестовский?

– Извините, дама сейчас занята.--отвечаю твёрдо. Поворот, еще, еще.

‘Спасибо моей маме, которая таскала меня на эти бальные танцы.

И еще одной женщине спасибо, главной в моей жизни, наверное, которая иногда заставляла меня надевать смокинг, туфли, заказывать в ресторане нужную музыку и приглашать её на милонгу.

Нельзя вспоминать женщину, с которой когда-то танцевал танго, во время танца с другой.

Это как вспоминать бывшую любовь, когда целуешь новую.

На лице у Аделаиды улыбка Джоконды.

Нравится ей. Нравится то, что из-за неё два мужика готовы устроить петушиные бои.

Кому не понравится?

Это же закон природы. Самцы дерутся за внимание. Кто-то сильнее хвост распушает, кто-то грудь выпячивает, кто-то громче всех поёт.

Интересно, что придётся делать мне?

Крестовский-то понятно — занимается разводом и тут уж он расстарается, я надеюсь. Не хотелось бы подключаться к этому, хотя ресурс найти можно. Но я уверен, что Герман более чем компетентен.

Я могу со своей стороны предложить только дружеское участие и поддержку.

Любовь?

Об этом пока рано говорить, конечно. Но эта женщина мне уже очень дорога.

Это как-то само собой происходит всегда. И очень быстро.

Или не происходит.

И тогда что ты не делай, как ни бейся. Нет любви.

Любовь.

Любовь это что-то очень простое и вместе с тем невероятно сложное.

Я влюбился в мою Ярославу как-то сразу. Провалился и всё. А она.

Нет она меня любила, тоже. Да. Но недостаточно, чтобы любить только меня. Не смогла забыть отца своей дочери. А мне было достаточно даже тех крох, что

она давала. Заклинило.

Когда она умерла я, наверное, год был один. Не то, что не смотрел ни на кого. Не было потребности. Как будто похоронил себя как мужчину вместе с ней. Да и до её смерти, а уходила она хоть и быстро, но тяжело, так же какое-то время мы не были близки. Я уже посчитал - всё. Как мужчина я закончился.

Когда предложил дочери Ярославы, Виталине, выйти за меня — это было не про любовь, скорее про помощь и спасение. Она думала я спасаю её от бывшего, который хочет забрать ребёнка, а я скорее спасал их обоих от глупости, подталкивая друг к другу. Обнимал её, целовал — понарошку, разумеется, так, видимость создавал, чтобы этот её футболист безбашенный, Стена, наконец, понял, какую женщину потерял.

Но обнимая эту девочку я в какой-то момент понял, что завидую её парню.

А так еще хотелось любви.

Нет, не с ней, конечно. Я же её как дочь воспринимал. Да и до сих пор считаю её дочерью, а её детей — своими родными внуками. И они тоже ко мне тянутся, особенно Яська — дочь Стенина, которую назвали в честь моей Ярославы.

– Вы где-то далеко, Денис.

– Да, Ада, простите, танго — это иногда и воспоминания.

– Вы её любили?
– ах, как она сразу считала мои мысли. Женщина!

– Любил.

– А она?

– И она любила, только...

– Только?

– Театр она любила больше.

Безбожно лгу.

Не театр. И не свои роли. Не себя.

Его.

Этого идиота, который променял её на выгодный брак и ничего не знал о дочери.

Пока я ему не сказал.

– Вы мне расскажете?

– Разве это правильно танцевать танго с одной женщиной и рассказывать о другой?

– Разве правильно танцевать с одной и вспоминать другую?

– Простите, Ада. Я виноват.

– Я подумаю, как вас наказать.

Говорит и стреляет глазами в сторону Крестовского.

Чертовка.

Делает фигуру, поворот и ускользает из моих объятий идёт прямо к нему.

Раз!

Они сразу встают в позицию.

Два!

Шаг, шаг, еще, квадрат, кач, кач, резкий поворот. Ух!

Чёрт.

Наше танго сегодня было танцем воспоминаний, спокойствия.

Их танец - страсть. Чистая, обнажённая, без купюр.

А я зол, очень зол на себя. И на Германа. Подсуетился.

Чувствую, что здесь нас ждёт реальная битва, не на жизнь, а на смерть.

Подхожу ближе, улучаю момент и дергаю Аду на себя, забирая, кружу, перемещаясь подальше, прижимаю к себе.

– Я готов искупить вину.

– Кровью? — хищно улыбается наша добыча.

– Хотите моей крови?

– А если хочу?

– Что мне сделать? В морду ему дать?

– А что бы вы сделали?

– Если женщина хочет крови, нужно дать ей крови. — усмехаюсь, хотя намерения бить морду Герману у меня нет.