Разводимся! Моя на тридцать дней
Шрифт:
Матвей дергается одновременно с проблеском молнии за окном, будто она попала в него. Тест падает на пол, с пластиковым стуком залетая под стол. Там ему и место. Сюрприз не удался.
Собираюсь встать, но теряю точку опоры, паря в невесомости. Меня будто подхватывает вихрем и закручивает, кидая в теплые объятия. Не замечаю, каким образом оказываюсь на коленях у мужа, обвитая его сильными руками, как щупальцами, и прижатая к мощному торсу. В плену, из которого не хочется выбираться.
– Ты опять себя накрутила, моя Валькирия? – жарко выдыхает мне в ложбинку груди, прокладывает дорожку из поцелуев
– Я верю тебе, глупая. Не плачь, - заключив мои щеки в ладони, расцеловывает лицо, собирая слезы. – Никогда больше не дам тебе повода сомневаться во мне, - нашептывает, не отрываясь от меня и не выпуская из горячих лап.
Наклонившись и сгорбившись, прикладывается щекой к моему животу, словно ожидает услышать секретные шифровки малыша, предназначенные только папочке. Придерживая меня за талию, целует хаотично, зарывается носом в складки сарафана.
– Ну, прекрати, щекотно очень, - заливисто смеюсь, отбиваясь от обезумевшего мужа. – Матвей! – окликаю грозно, но следом опять прыскаю, задыхаясь от хохота. Запускаю пальчики в его прическу, перебираю жесткие волосы, ненароком сжимаю кулак и дергаю, когда становится невозможно терпеть.
Матвей моментально реагирует, прислушивается ко мне и становится нежнее, бережнее. Оставляет ладонь на моем животе, сохраняя связь с малышом, а сам аккуратно отстраняется, будто боясь навредить мне. Чувствую себя рядом с ним хрустальной вазой, невероятно ценной и хрупкой. Накрываю его руку своей, сплетаю наши пальцы над местом, где растет общий ребенок.
– Я всегда тебе верил, - напоследок тронув губами мою кисть, Мэт запрокидывает голову и устремляет на меня взгляд. Смотрит цепко, не моргая. Обнажает свои чувства. Замечаю, как покраснели его глаза, и сама начинаю тихонько всхлипывать.
– Прости меня, слышишь. За все прости, - выпрямляется, чтобы быть на одном уровне со мной.
Соприкасаемся лбами. Дышим в одном ритме.
– Тогда чего ты испугался? – лепечу, обвивая его за шею. – Так напрягся, - массирую стальные плечи, поглаживаю мышцы, которые так и не расслабились. – Все хорошо, Матвей, у нас получилось.
Глава 32
– Это чудо, - наконец-то выдыхает и широко улыбается, с теплом и нежностью, которых мне так не хватало в суровом, напряженном муже. – Ты у меня настоящее чудо, - чмокает в нос и тут же хмыкает, задумчиво сводя брови.
– Хотя к тетушке Нинель у меня теперь появились вопросы…
– Возможно, мы поблагодарить ее должны, - лукаво ухмыляюсь, подсчитывая сроки. – Беременность наступила как раз в момент, когда ты начал свое тайное лечение. Вдруг что-то из ее советов сработало? Три года совсем ничего, что бы мы ни делали, – и вдруг долгожданный результат, - поглаживаю животик, пока еще плоский. – Тем более, ты сам сказал, что тетя Нина настаивала на моем присутствии и участии. Зачем бы ей привлекать меня к обследованию, если она хотела нас разлучить? Сомневаюсь, - качаю головой, размышляя вслух.
– А если бы ты сразу мне объяснил, чем занимаешься, то вместе мы бы еще быстрее решили проблему. И без потрясений, - поджимаю губы, чтобы не укорять его больше.
Мы оба виноваты в том, что случилось с нашим
– Мне жаль, что я трепал тебе нервы, пока ты вынашивала нашего малыша. Мучил юристами и психологами, когда тебе нужны были положительные эмоции и отдых. Не помогал бороться с тошнотой, которая… оказалась не гастритом, а токсикозом. Я уделял тебе мало внимания. Занимался хренью, вместо того чтобы любить и беречь тебя, - насупившись, яростно сжимает пальцами переносицу и рычит, разозлившись на самого себя: - Вот об этом всем я и вспомнил, когда ты мне открылась.
– А я решила, что ты засомневался во мне, - говорю честно.
У нас впервые такая откровенная, душевная беседа, и я не хочу ничего утаивать. Все мысли и чувства наголо.
– Больно? – участливо уточняет Матвей, и я неопределенно веду плечами.
– Мне тоже было больно, когда ты отвергала любые мои попытки оправдаться. Я чувствовал себя беспомощным перед ложью, в которую ты поверила.
– Прости… - прильнув к мужу вплотную, удобнее устраиваюсь на его коленях.
– Но эта Света так много о тебе знала, вплоть до шрама. Что мне оставалось думать?
– Это действительно очень странно, ведь конкуренты не в курсе. Ума не приложу, как она пронюхала, - шумно вздыхает. – Ксюша, ты имеешь полное право на меня обижаться, но разводиться мы не будем, - грозит пальцем, взмахивая им перед моим лицом. Одумавшись, щелкает меня по носу.
– Сашенька родится в полной семье.
– Не могу поверить, что ты согласен на Сашу! – отбросив последние сомнения, едва не визжу от восторга. Помню, как он был категорически против «странного имени». Мы еще повздорили тогда, не сойдясь в мнениях.
– Да я на все согласен, малыш, - произносит с налетом безысходности.
– Только дай команду – и буду у твоих ног, как верный пес. Страх потерять тебя сильнее моего стремления показать характер. Да и хорошее все-таки имя, я был не прав. К тому же, ресторан уже ждет наследника, - в очередной раз косится на живот и бережно поглаживает талию.
– Пусть подождет, еще рано, - загадочно шепчу и игриво прищуриваюсь. – Пусть у мамы и папы будет время, чтобы нормально помириться.
– Тебе можно? – заботливо придерживает меня под бедра, а я чувствую, как он красноречиво упирается мне в попку. Специально ерзаю на нем, испытывая на прочность и соблазняя.
– Мне нужно!
– подмигиваю мужу. – Знаешь, меня не покидает жуткое ощущение, что нам опять кто-нибудь помешает, - делюсь опасениями, а сама ласкаю обнаженный торс мужа, поднимаю руки к мощной шее, завожу за спину, поглаживаю и разминаю мышцы, словно делаю массаж. – Или внезапно Михайлов из окна выпрыгнет, или какая-нибудь Света-Дуля из телефона, или… - соединяю пальцы между его лопаток и цепляюсь за что-то круглое.
Осекаюсь и, взмахнув ресницами, непонимающе смотрю на мужа.
Из драгоценностей Матвей носит только скромный, небольшой крестик. Он никогда его не снимает, а в душе лишь убирает назад, чтобы не мешал. Однако сейчас цепочку вдоль позвоночника оттягивает нечто поувесистее. Прокручиваю ее, чтобы рассмотреть новый кулон, и ахаю, потеряв дар речи.