Разводящий Апокалипсиса
Шрифт:
Он обнаружил справа от себя отполированный чьими-то задницами серый валун и опустился на него, переводя дух. Валун оказался неожиданно теплым. Валентин положил на его гладкую поверхность обе ладони, вобрал в себя сухое тепло и прикрыл глаза. А потом, поддавшись внезапному импульсу, повалился на спину, раскинувшись на валуне всем телом. Пусть пытает, подумал он, а я пока полежу.
Осознав всю несообразность последней мысли, Валентин попытался открыть глаза. Точнее, он открыл их — но ровным счетом ничего не увидел. Зато втянув носом воздух, Валентин сразу понял, что очутился
Как-то странно он меня пытает, подумал Валентин. Но, попытавшись пошевелиться, он сразу же убедился, что не странно. Руки и ноги охватывали прочные кожаные ремни, камень под спиной уже не казался теплым, и Валентин понял, что лежит распростертый на чем-то сильно смахивающем на жертвенный алтарь.
— Фалер, — раздался и гулко заходил под невидимыми Валентину сводами чей-то знакомый голос, — какого Емая ты там делаешь?! Зачем ты забрался на этот алтарь?
Да это же Розенблюм, сообразил Валентин. Значит, это снова Побережье? Но почему так темно?
— Того самого, — ответил Валентин, с трудом ворочая пересохшим языком. — Вот только не уверен, что сделал его до конца…
Он пошевелил пальцами, складывая простейшие «бритвы», и перерезал ремни на руках. Темная до сих пор комната осветилась — Розенблюм зажег магический шарик. Валентин выпрямился на своем алтаре и присвистнул.
Больше всего его поразили одиннадцать похожих как две капли воды фигур, безмолвно стоявших вокруг алтаря. Одинакового роста, в просторных коричневых одеяниях, частично расстилавшихся по полу, с наглухо закрытыми капюшонами, они походили на статуи из музея восковых фигур. Для жрецов, только что совершавших над Валентином черную мессу, они вели себя на удивление тихо; но кто знает, каковы нравы последователей Емая?
Алтарь, на котором восседал Валентин, находился на небольшом возвышении посреди громадного грота. Подняв голову кверху, Валентин убедился, что предчувствие его не обмануло — алтарем служил сталагмит, над которым нависал соответствующих размеров сталактит. Своды подземного зала уходили далеко вверх, и Валентин поежился, представляя, как сталактит отламывается от потолка и впивается ему прямо в лоб. Отличное место для темных делишек, подумал он, опуская голову.
За спинами недвижных жрецов — если, конечно, это были жрецы, а не случайные прохожие, — Валентин разглядел неровные, хотя и хранившие следы грубой обработки каменные стены, из которых в явном беспорядке торчали металлические канделябры. Это правильно, кивнул Валентин, магический свет может помешать обрядам; но почему, когда я очнулся, ни одна свеча не горела? Вон их сколько торчит из подсвечников!
Валентин перевел взгляд на Розенблюма — и только теперь почувствовал неладное. Его верный подмастерье шел к алтарю, держа курс прямехонько на одну из неподвижных фигур, и непохоже было, чтобы Розенблюм собирался ее обогнуть.
— Постой-ка, — сказал Валентин, поднимая правую руку. Розенблюм послушно остановился. — Ты что, их не видишь?
— Кого? — резонно переспросил Розенблюм.
— Да вот этих… —
Ну, вот теперь-то они меня и попытают, подумал Валентин с каким-то мазохистским весельем.
— Розенблюм, — крикнул Валентин, пользуясь быть может последней возможностью что-то сказать, — доложи обстановку!
— Я выследил их по запаху, — скороговоркой выпалил Розенблюм, — от самого дома; но их магия мне непонятна!
Чего уж тут понимать, подумал Валентин. Емайская магия, помолился — и все что хочешь сбывается. Если уж сам Нираад у них на побегушках…
Послышался глухой звук удара, и Розенблюм замолчал.
— Хвала Емаю, — проскрипел один из жрецов. — Теперь мы можем испытать его дух!
— Был знак, — столь же скрежещущим голосом отозвался другой, — и подоспела жертва. Хвала Емаю!
Один из стоявших у алтаря схватил Валентина за волосы и рывком приподнял его голову, заставив смотреть прямо перед собой. Валентин увидел четыре пары жрецов, окруживших его с обеих сторон, и у своих ног — распятого на поставленной вертикально каменной плите Розенблюма. Должно быть, у меня что-то с головой, решил Валентин. Они не могли его так быстро распять!
— Готов ли ты с радостью принять Его? — спросил невидимый жрец, державший Валентина за волосы.
— Кого? — переспросил Валентин и тут же пожалел об этом. Жрец слегка повернул руку, и в глазах Валентина потемнело от боли. Восемь пар рук прижали его к алтарю, не дав забиться в корчах. Ни фига себе, подумал Валентин, когда боль отпустила; это ведь только предупреждение — а как же они тогда пытают?!
— Тогда смотри! — скомандовал жрец, сжав в кулаке волосы Валентина. Это тоже было больно, но по сравнению с только что испытанным — даже смешно.
Из-за плиты, на которой был распят Розенблюм, выступили два жреца. Один вытащил из рукава кривой нож средних размеров, другой просто выставил напоказ две белые, холеные ладони. Затем он поднес руку к лицу Розенблюма, отставил мизинец, сделал короткое движение — и вытянул правый глаз из мигом заполнившейся кровью глазницы.
Валентин зажмурился и сжался, с трудом подавив спазм. Они же его совсем изуродуют, подумал он; а что делать? Не пускать же в себя Емая? Черт, будь здесь хоть частица магии!..
Невыносимая боль прервала Валентина на полуслове. Он понял, что от него требуется, и разлепил глаза. Боль отступила, и Валентин увидел, что второй жрец не терял времени даром. Из надрезанного живота Розенблюма свисали две синие, в красных пятнах кишки.
Валентин снова зажмурился, на этот раз с трудом сдержав рвоту. Боль тут же пронзила тело, и Валентин обнаружил, что открыл глаза раньше, чем успел подумать об этом. Рефлекс сформировался, понял он, теперь жрецы смогут заставить меня смотреть на что угодно.