Разводящий еще не пришел

Камбулов Николай Иванович

— Понимаю, понимаю, видел. Но Крабов говорит: преждевременное начинание.

— Время зависит от людей. Сложа руки и дедовским способом не поразишь цели. Мы же имеем новейшие приборы, локаторы... Солдаты у нас со средним образованием, а есть и с высшим.

— Там кто еще есть? — Полковник показал на дверь.

— Наводчик ефрейтор Околицын.

— Пусть войдет. Вы можете идти... Как зовут? — поднялся навстречу ефрейтору Гpocyлов.

— Александр, товарищ полковник.

— А по отцу?

— По отцу, товарищ полковник, буду Матвеевичем.

Гросулов недоверчиво измерил солдата с ног до головы.

— Скажите, Александр Матвеевич, вы стреляли в лагерях?

— Так точно, стрелял.

—

Какое количество снарядов выпустил ваш расчет?

— Один пристрелочный, один на поражение...

— Очень хорошо! А нужно было по норме?

— То ж, товарищ полковник, по норме. Мы эту норму к ногтю. Чего же на нее смотреть. Читал я сегодня газету, шахтеры еще не так эту норму прижимают... А разве плохо мы поступили, товарищ полковник? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Мы вот еще немного потренируемся, весь полк так будет стрелять. Экономия боеприпасов — раз, умение быстро поражать цель — два. Нонче цели, скажем танки, очень шибко бегают, тут надо именно с первого выстрела поражать их... А третье, товарищ полковник, — этим самым мы разным сачкам беспокойство создаем.

— Каким «сачкам»?

— Тем. которые говорят: «Солдат спит — служба идет».

— Комсомолец?

— Так точно. Мы им, сачкам-то...

Гросулов уже не слушал ефрейтора. «Мы, — думал он, — комсомольцы! Да, время, время. Может быть, так и должно быть? Неужели я отстаю?» — с ужасом спросил себя и, ни слова не говоря стоящему перед ним ефрейтору, начал одеваться. Потом долго ходил по городку, думал, взвешивал, приглядывался к людям и очень жалел, что инициаторам начинания не придется воспользоваться внедренным методом.

...Утром Гросулов уезжал в штаб дивизии. Громов провожал его до машины, стоявшей у проходных ворот. Полковник, открыв дверцу, спросил:

— Вы знаете, что ваш полк реорганизуется?

— Я знаю об этом давно.

— Так... знали... Это хорошо, по-солдатски, стоять у знамени, пока не придет разводящий... Не каждый на это способен. Ведь среди нас есть и такие, которые при вашем положении не стали бы брать на себя лишние хлопоты.

Громов хотел возразить, но промолчал.

— Как-то, еще будучи командиром батареи, я вынашивал мысль о таком вот методе стрельбы. Дело это стоящее, нужное. — Гросулов потрогал свой синеватый шрам, хотел было сесть в машину, но задержался. — Скажите, Громов, а Бородин как секретарь парторганизации всегда такой?

— Какой, товарищ полковник?

— Прямой, как рельса, — сказал Гросулов и, сев в машину, добавил: — Хороший секретарь, наш, артиллерийский. Узлова пропесочьте на партбюро. Впрочем, смотрите сами... Поехали, — сказал он водителю.

Еще издали Гросулов заметил на пригорке одиноко стоявшего человека. Это был Крабов. Гросулов пожалел, что пригорок нельзя объехать другой дорогой. Он велел шоферу остановить машину, в надежде, что Крабов уйдет к себе в дом, но подполковник уже заметил «победу» и шел навстречу. Гросулов, не выходя из машины, крикнул:

— Ты чего, Лев Васильевич?

— Хочу посоветоваться. В Москве есть знакомый генерал... Гришманов...

— Ну и что?

— Думаю написать ему... Сколько же в замах ходить!

— А-а, вот ты о чем. Пиши, Гришманов своих знакомых вроде не забывает... Ну, до следующей охоты! — крикнул Гросулов, захлопывая дверцу.

Часть третья

I

Дни реорганизации полка в ракетную часть прошли довольно быстро. В сутолоке многочисленных дел: отправляли на склады старое вооружение, принимали новое, укомплектовывали личный состав подразделений, переоборудовали под ракетные установки помещение закрытого винтовочного полигона —

Бородин не заметил, как наступила весна, как поля покрылись всходами и завихрила первая пыль по дорогам. Не до этого было... Едва сформировались, Громов уехал на методические сборы командиров ракетных частей. Бородину пришлось кружиться как белке в колесе, зачастую решая вопросы и за командира и за себя. Подполковник Крабов, назначенный начальником штаба и оставшийся за Громова, то и дело обращался к нему за советом, робко входил в курс новых обязанностей. Теперь же, когда горячка прошла, осмелел, старается к возвращению Громова управиться с методическими сборами младших специалистов. Сегодня Бородин собирался поехать в лес — там работает группа солдат на заготовке строительного леса для расширения автопарка. Крабов посоветовал не ехать: «Ничего не случится, проведи ты, Степан, этот выходной день дома, погуляй с сыном».

Утром Бородин получил письмо от Громова:

«Воображаю, как ты там воюешь на два фронта — резервисты ведь на твоем политобеспечении. А я тут набираюсь книжной мудрости, практических занятий тоже хватает, в день занимаемся по десять часов. И все же мне здесь легче, тем тебе там. Но крепись, приеду — получишь отгул, отоспишься, дела свои семейные уладишь. Если тебе что-нибудь надо купить, напиши — привезу: в городе все есть.

Льву Васильевичу и Елене Ивановне нижайший поклон».

Семейные дела... Бородин невольно посмотрел на знакомый дом Водолазова. «Сходить, что ли? Может, приехала». Он оделся, почистил ботинки.

Еще издали заметил стоящего у калитки Водолазова, одетого в серый гражданский костюм. Видимо, он кого-то ждал. «Не ее ли?» Бородин почему-то заколебался, но Михаил Сергеевич заметил его, позвал:

— Степан, на минутку. — Он первым подал руку, спросил: — К нам?

— К вам, Михаил Сергеевич. Наташа дома?

— Э-э, брат, раньше-то она раз в месяц наведывалась, а теперь, когда узнала, что Громов... она не появляется здесь, так что ищи ее там, на стройке... Как у вас в полку? Слышал: перемены большие, новую технику получили.

Ко двору подкатила двуколка. Дмитрич резко осадил коня, крикнул:

— Утра доброго, Михаил Сергеевич. Докладываю: прибыл.

— Одну минутку, — ответил Водолазов, и Бородину: — Знакомлюсь с хозяйством. Фронт, скажу тебе, беспокойный, дел непочатый край. — Он улыбнулся. — Хочешь, подвезу, мимо стройки будем ехать.

— Спасибо, я как-нибудь потом, Михаил Сергеевич.

— Заходи, заходи, буду рад.

Дмитрич гикнул на коня, щелкнул кнутом...

Знакомая калитка, знакомые окна. Фонарный столб, деревья. Все, как прежде. А чувство такое, будто кругом ничего нет, пустота, только слышится громыхание двуколки, удаляющейся в облаке дорожной пыли. Долго стоял Бородин неподвижно, пока не понял, что надо возвращаться на квартиру: бессмысленно торчать у прохожих на глазах. На обратном пути завернул к Крабовым: хотелось с кем-то поговорить, освободиться от сосущей боли, которая появилась еще утром, когда держал сына на руках. Бородин был убежден, что Громов не вернется к Наташе, но в то же время сомневался в том, что теперь она не изменила своего отношения к нему, Степану.

Елены дома не было. Крабов встретил вопросом:

— Завтракал?

— Да, сыт.

— А может быть, по рюмочке? Отпразднуем наше назначение. — Крабов не был уверен, что его оставят в ракетной части, но помог Гросулов. Сизова перевели в управление артиллерии штаба округа — работает инспектором.

— Нет, нет... Настроение у меня сегодня паршивое, — признался Бородин, — какая-то хандра появилась. И зачем выходные дни придумали? В работе человек чувствует себя куда спокойнее. Напрасно я не поехал к солдатам в лес.