Развязка петербургских тайн

Зобин Вадим

— Чем быстрее вы мне его изложите, тем быс­трее получите ответ.

— Хорошо, — после некоторого раздумья про­изнесла Шпильце. — Надеюсь, все, что вы услы­шите здесь, останется между нами.

— Можете положиться на меня, как на себя, — торжественно произнес Загурский.

— Ну, слушайте. Года два назад один светский повеса заключил пари на женщину. — Шпильце сделала паузу, чтобы посмотреть, какое впечатле­ние ее слова произведут на Загурского, но не за­метила и тени удивления на его лице. — Выиграть пари он не мог: женщина была старомодно

воспи­тана, у нее был муж, двое детей, а у повесы не было никаких качеств, кроме самоуверенности и наглости... И еще... Этот молодой развратник был богат.

— Можете не продолжать, — остановил Шпиль­це Загурский, — мне известна эта история.

— Откуда? — удивилась Шпильце.

— Из дневника доктора Катцеля...

Амалия Потаповна была неприятно удивлена: «Интересно, что еще он знает из дневника?»

— Ну, что ж... — сказала она. — Это даже к лучшему, что вы знаете все подробности.

— Я знаю, Амалия Потаповна, то, чего не знае­те даже вы...

— Вот как? И что же именно?

— Ну, например, вы не знаете, каким образом Юлия Николаевна Бероева, похороненная на Митрофаньевском кладбище, оказалась живой и здо­ровой. Ведь не знаете?

— Расскажите, сделайте милость, — попроси­ла Загурского генеральша. — Мне это и впрямь весьма интересно.

— Непременно расскажу, но в другой раз... Сей­час меня интересует ваш интерес...

Амалия Потаповна не смогла скрыть недоволь­ство:

— Экий вы, Платон Алексеевич... Я с вами пол­ностью откровенна, а вы скрытничаете... Нехоро­шо... Ну, что ж, раз начала... В настоящее время Юлия Николаевна живет в швейцарской деревне Лихтендорф вместе с мужем Сергеем Антонови­чем Ковровым и двумя детьми от первого брака.

— Понятно... А что бы вы хотели от меня?

— Я слышала, что у Юлии Николаевны плохо с нервами. Еще бы! Пережить такие потрясения... Я удивляюсь, как она еще считается нормальной. Мне думается, вам было бы интересно познакомиться с ней и попробовать поправить ее здоровье. Ну, а уж коли у вас не получится, стало быть, ни у кого во всем мире не получится.

Амалия Потаповна замолчала, ожидая, что от­ветит доктор, но Загурский не торопился с отве­том. Наконец, он проговорил:

— Как я понял вас, Амалия Потаповна, вы хо­тите, чтобы я поехал в Лихтендорф, познакомился с четой Ковровых и начал лечение Юлии Никола­евны. Так?

— Совершенно верно, Платон Алексеевич...

— Видимо, вы также хотите, чтобы результа­том этого лечения была бы ее полная невменяе­мость. Правильно я вас понял?

— Что вы? Господь с вами, —всполошилась Амалия Потаповна. — Какие страшные вещи вы говорите... Да, я полагаю, это и невозможно... Из здорового человека не сделаешь невменяемого...

— Вы прекрасно знаете, что сделать это доста­точно просто, но такие услуги, Амалия Потаповна, стоят весьма недешево. Я знаю, что покойному док­тору Катцелю вы заплатили за труды в этом деле три тысячи ассигнациями. Это безжалостная эксп­луатация людей науки! Признайтесь, что вы зара­ботали

втрое больше...

— У вас, Платон Алексеевич, странная манера разговаривать. Невозможно понять, когда вы шу­тите, а когда говорите серьезно.

— Разумеется, я шучу. Хотя в каждой шутке есть доля шутки.

— Не поняла... Какая доля? — насторожилась Шпильце.

— Я это к тому, что непременно подумаю над вашим предложением.

— Так вы не говорите «нет»? — обрадовалась Шпильце.

— Я очень редко говорю «нет», — сказал За­гурский. — В особенности дамам. Мне в ближай­шее время понадобится много денег. Я не хочу, чтобы моя жена испытывала неудобства. Я поду­маю, и мы еще поговорим об этом. А сейчас поз­вольте откланяться... Дела...

Дом Загурского. Петербург.

Наташа не спала всю ночь. Когда Загурский предложил ей стать его женой, она подумала, что он нелепо шутит над ней; но он ушел, и она вдруг поняла, что он не шутит, что у него действительно самые серьезные намерения. От осознания этого ей стало совсем невмоготу. Нельзя сказать, что она была совершенно равнодушна к доктору. Нет, она

с нетерпением ждала его утренних посещений, ей нравились его манера держаться, его учтивость и вместе с тем твердость, его уверенность в себе... Но связать свою жизнь

с человеком, о котором она, в сущности, ничего не знала! Несмотря на бурно прожитую жизнь, Наташа любила всего один раз, но понимала, что это — мечта, что слишком

мно­гое стоит между ней и князем Николаем, и перей­ти эту пропасть они не смогут и не захотят.

Но что же ей делать? Как заведенная Наташа всю ночь ходила из угла в угол по комнате и ниче­го не могла решить.

Утром явился Платон Алексеевич. Как всегда, приветливый, заботливый, предупредительный. Он осмотрел Наташу, и сегодня осмотр и связанные с ним действия были одинаково стеснительны и для Наташи, и для профессора.

— Не возражаете, если некоторое время вас будет пользовать мой коллега доктор Брандт? Это очень хороший доктор...

У Наташи будто камень с души свалился:

— Вы давеча сказали, что я практически здо­рова...

— Нет. Я сказал, недельку-полторы вам следу­ет еще полечиться. Кроме того, теперь я знаю, что вам некуда идти... Был бы счастлив, если бы вы оказали мне честь и пожили бы здесь столько, сколько вам нужно.

— Вы очень великодушны, Платон Алексеевич.

— Нет. Здесь нет никакого великодушия... Мне доставляет удовольствие знать, что вы рядом, из­редка видеть вас, любоваться вами, получать на­слаждение от общения с вами. Какое же здесь ве­ликодушие?..

— Надеюсь, вы понимаете, профессор, что я при этом испытываю некоторую неловкость...

— Разумеется... Поэтому я и сделал вам пред­ложение... Наташа улыбнулась.

— Ну, конечно, не только поэтому... Возникла пауза, какая бывает, когда собесед­ники решают, продолжать ли начатый разговор.