Развязка петербургских тайн

Зобин Вадим

— Надеюсь, такое больше никогда не повто­рится,— сказал Николай.

— Над нами, Чечевинскими, какой-то злове­щий рок... Чем мы прогневили Господа?.. Год на­зад здесь ты сказал, что все наши беды позади. Я и тогда чувствовала, что это не так... Этот управляю­щий, генеральша... Да, — воскликнула она, — при­шло письмо от Сергея Антоновича. Они скоро должны быть в Петербурге...

— Решили вернуться?

— Это письмо мне передала Наташа.

— Ты виделась с Наташей?..

—

Она теперь замужем за Платоном Алексее­вичем Загурским... Они были в Швейцарии, виде­ли Ковровых.

— Вот как?

— Она очень изменилась...

— Где письмо?

— В кабинете на столе. Николай поднялся с кресла.

— Николенька, а этот человек, управляющий, не может вернуться? Он ведь сумасшедший... У него навязчивая идея.

— Не может. Сейчас он находится в этом доме, в чулане, под замком...

— Здесь?!— не поверила Анна.

— Мне нужна Устинья... Он отказывается да­вать показания... Я хочу, чтобы с ним поговорила Устинья.

— Не нужно этого делать, Николя... Она не в себе... Она убьет его.

— Не думаю... Но, согласись, он этого заслу­живает.

— Нельзя творить самосуд. Нельзя становить­ся с ним на одну доску.

— Зло должно быть наказано. Таков порядок вещей...

— Нет.

— Пока он ходит по земле, Маше и Ивану уг­рожает опасность.

— Ты не допустишь до самосуда, Николай. Обе­щай.

— Хорошо. Обещаю. Но Устинья мне нужна. Где она?

— Я пошлю за ней. Послушай, Николай, я была у Долли.

— Как она?

— Твой неожиданный отъезд очень напугал ее. Тебе необходимо тотчас же пойти к ней...

— Но ты сказала, чем вызван мой отъезд?

— Долли влюблена в тебя, боится тебя поте­рять... Она очень возбуждена. Нафантазировала, что ты отказался от нее...

— Как она могла так подумать! — с досадой сказал Николай.

— Влюбленная женщина не слушает никаких доводов...

— Я прочту письмо позже. Теперь я поеду к ней... А ты к моему возвращению сыщи Устинью.

— Николя, только что я была в Обуховской больнице, — сказала Анна.

— У него?
– Да...

— Что он?

— Ему там очень плохо...

— Мы поговорим об этом после,— сказал Ни­колай и вышел.

Дом Шеншеевых. Петербург,

Николай стремительно вошел в прихожую. У дверей в покои путь ему преградил ливрейный ла­кей.

— Как прикажете доложить?

— Пошел прочь!

— Приказано никого не принимать.

— Доложи: князь Николай Чечевинский.

— Слушаю-с, ваша светлость.

Лакей ушел, Николай нервно расхаживал по прихожей. Дверь отворилась, появилась Кузьми­нична, за ней лакей.

—

Барышня не принимают,— зловредно сказа­ла Кузьминична. — У них мигрень.

— Да ты сказала ей, кто пришел?..

— Ей это без разницы... Ходят тут всякие... На­говорят с три короба, а опосля исчезают.

— Кузьминична! Тебя, кажется, так величают...

— Ты гляди... Запомнил...

— Не доводи до греха...

— Испужал, касатик... Да барышня из-за тебя все глаза выплакала. Исхудала, побледнела... А тебе-то хоть бы хны... Все вы, мужики, такие.

— Кузьминична! Поди вон, — раздался голос Долли, и она появилась в дверях. — Здравствуйте, Николай Яковлевич.

Николай бросился к ней, взял ее за руки. Дол­ли мягко отстранилась.

— Прошу... Ну, как ваши дела? Надеюсь, все благополучно?

— Вы сердитесь на меня?

— С чего вы взяли? У меня нет никаких прав сердиться на вас.

— Значит, сердитесь... Я виноват... Я должен был заскочить к вам перед отъездом... Но я боялся за Машу...

— Как она?

— С ней все благополучно. Иван ранен.

— Опасно?

— Всякая рана опасна.

Долли подняла глаза на Николая, из глаз ее тек­ли слезы. Николай впервые видел, чтобы так пла­кали: тихо, без всхлипов и рыданий.

— Я очень боялась за вас... Вы не представляе­те, как я боялась за вас... И за себя... Потому что, если бы с вами что-то случилось, я бы этого не пережила. Никогда не исчезайте! Обещайте мне...

— Обещаю.

— Берите меня с собой... Я все умею и ничего не испугаюсь. Особенно рядом с вами. А может быть, вы передумали? Тогда я возвращаю вам ваше слово.

— Какие глупости лезут вам в голову... Нужно как можно скорее обвенчаться. Со дня на день в Петербурге появится мой друг Ковров. И мы сыг­раем свадьбу. Хорошо?

— Хорошо, — сказала Долли. — Но мне все рав­но кажется, что этого никогда не будет... Навер­ное, потому, что мне этого очень хочется.

Она бросилась к Николаю, повисла у него на шее и крепко поцеловала его.

Дом Чечевинских. Петербург.

Хлебонасущенского поместили в темный чулан. Он сидел на полу, поджав ноги, и тихо плакал... Он проклинал судьбу, проклинал бывших хозяев Шадурских, проклинал генеральшу фон Шпильце. Странное дело, к Николаю Чечевинскому он не ис­пытывал ненависти. Был страх. Ему хотелось съе­житься под его колючим взглядом, стать малень­ким, незаметным.

Полиевкту Харлампиевичу захотелось пить. Он взял кружку — там не было воды. Тогда он встал, подошел к двери, стал колотить в нее кулаками.