Развязка петербургских тайн
Шрифт:
Николай вытащил из шкафа пузырьки, пробирки, длинную иглу на деревянной ручке.
Хлебонасущенский настороженно следил за ним, понимая, что он затеял все эти манипуляции не зря.
Николай налил в пробирку из пузырька, сделанного из плода неизвестного растения, желтой: маслянистой жидкости, добавил другой из черной стеклянной бутылочки и тщательно перемешал. Затем он осторожно погрузил в пробирку иглу.
— Вот так, Полиевкт Харлампиевич, туземцы Центральной Африки изготовляют смертоносное
— Вы не посмеете! За это вас в каторгу...
— Возможно. Но, согласитесь, это малое утешение парализованному на всю жизнь человеку... Впрочем, не уверен, что вас можно именовать человеком.
Николай позвал дворовых.
— Поместите в чулане. Дверь поленом заложите. Разгуляя к двери привяжите, и сами — по очереди.
— Слушаемся, барин.
Дворовые подхватили Хлебонасущенского под руки.
— Игла будет при мне... При малейшей попытке сопротивления я пущу ее в ход,— сказал вслед Николай.
Наутро Николай с Хлебонасущенским отправлялись в дорогу. Полиевкта Харлампиевича усадили в коляску, по обе стороны от него сели Фомушка и Гречка. Николай собирался ехать верхом.
Хлебонасущенский тотчас же узнал Фомушку и Гречку. Он заприметил их еще в поезде и решил, что это люди Аристарха Петровича.
— Господа! — еле слышно обратился он к ним. — С кем имею честь?
Фомушка и Гречка насторожились.
— Вы, случаем, не из полиции, господа?
— Приходилось и в полиции бывать,— сказал Гречка.
— Я это сразу понял... Еще когда в поезде вас приметил...— обрадовался Полиевкт Харлампиевич. — Господа, вас ввели в заблуждение. Арестуйте этого господина. Он преступник... Они меня здесь ограбили, избили, издевались...
— Много взяли ? — спросил Фомушка.
— Все, что кровью и потом заработал! Восемьдесят пять тысяч.
— Восемьдесят пять тысяч! — присвистнул Гречка. — Кто же такие деньги с собой носит? Ну, вы, дядя, учудили...
— Такие деньги не грех отобрать, — сказал Фомушка.
— Господа, деньги при нем... В седельных сумках... Разделим честно...
Фомушка и Гречка переглянулись. Перспектива стать обладателями столь фантастической суммы начала овладевать их сознанием. Они оглянулись на Николая, который прощался с племянницей и Иваном.
— Ну как, герой? Болит? — спросил он Ивана. — По сравнению со вчерашним, считай, совсем не болит...
— Вам скоро в Петербург ехать... Так что быстрей выздоравливай,— сказал Николай.
— Зачем? — удивилась Маша. — Нам и здесь хорошо...
— На свадьбу...
— А кто женится? — спросил Иван.
— Я...
—
— На Долли?!
– Да...
— Поздравляю, дядечка! — Маша обвила руками шею Николая. — Я так рада за вас!
— Поздравляю, — Иван протянул Николаю руку. — Хорошо, что правая рука цела.
— Дядя! А они все время о чем-то шепчутся и на тебя оглядываются, — тихо сказала Маша, глазами показав Николаю на коляску.
— Я заметил, — также тихо ответил Николай.
— Будь осторожен...
Николай подозвал здоровенного дворового, тот подбежал к нему.
— Седлай коня, Трофим. Со мной поедешь. Ружье возьми. Кучеру Никите скажи, пусть пистоли за пояс сунет. Готовы будьте ко всему...
— Слушаю-с, барин.
Сборы затягивались. Кучер зачем-то поменял коренного. Из конюшни выехал Трофим с ружьем за плечами. Дворовая девка не торопясь загружала багажные ящики всевозможными припасами.
Полиевкт Харлампиевич и его новые сообщники нервничали, крутили головами, не понимая, зачем их так загодя усадили в коляску.
Наконец, к Николаю подвели оседланного Янычара, он вскочил в седло, и они тронулись в путь. Сбоку от коляски ехал вооруженный Трофим, чуть позади — Николай.
Дом Шеншеевых. Петербург.
Анна только что рассказала Долли о записке Николая. Она сидела в гостиной за столом, на котором стоял самовар и все необходимое для чая. Долли, раскрасневшаяся, возбужденная, ходила из угла в угол.
— Так нельзя, Анна Яковлевна. День — нет, два — нет... Неделю — нет! Посудите сами, что тут можно подумать... Ведь раньше по два раза на день виделись...
— Успокойтесь, Долли. Ради Бога, не нужно так себя мучить. Это я виновата... Надо было сразу послать к вам человека.
— Вы тут ни при чем... Обыкновенный мужской эгоизм.
— Вы не правы, Долли...
— Права, тысячу раз права... Каково я выгляжу перед папа, перед родными и знакомыми... Я ведь уже объявила всем о своей помолвке с князем Николаем. Что же мне теперь делать?..
— Долли, не надо ничего предпринимать. Вам нужно научиться ждать и терпеть. Это очень важно для женщины — уметь терпеть и ждать.
— Не хочу! Больше не хочу. Мне столько уже пришлось вынести...
Анна подошла к Долли, погладила ее по голове.
— Ты не представляешь, девочка, сколько может перенести человек.
— Я все же не понимаю... Почему надо было уезжать, никому ничего не сказав?
— Потому что Хлебонасущенский вернулся в Саратов... Потому что от Саратова до Чечевин двадцать верст... Потому что Маше угрожает опасность. И не понимать это может только эгоистка...