Шрифт:
Густыя, пронизанныя теплою сыростью сумерки спустились на всю окрестность. Тни сплылись, ихъ не различишь больше. Невка неподвижна, и съ трудомъ ловитъ слухъ слабый шорохъ прибоя. На дубкахъ уже появился желтый листъ. Травка перестала рости, по ней смло ходятъ огромныя старыя вороны, разинувъ свои крпкіе клювы, и иногда съ сухимъ, протяжнымъ трескомъ раздается ихъ голодное карканье. Дальше, на взморь, что-то низко синетъ – не то туча, не то отяжелвшій воздухъ.
Петербургское лто на ущерб…
На
На ея лиц какъ будто застыло то присмирвшее выраженіе, которое незримо разлито во всей природ, которое чувствуется передъ послдними аккордами музыкальной пьесы, передъ послдними главами романа. Смутное, невдомыми путями вкрадывающееся чувство скораго конца какъ будто тихонько сжало ее, поглотило излишнюю яркость красокъ на лиц, поставило ее въ эту лишенную энергіи позу.
Ее вывело изъ задумчивости прикосновеніе чьей-то руки къ ея таліи. Она вздрогнула и почти сердито оглянулась.
– Ты испугалъ меня, – сказала она, узнавъ мужа.
Ратмолову было на видъ не боле сорока лтъ. Онъ имлъ приличное лицо и приличную, чрезвычайно прямую фигуру. Апатичное выраженіе шло къ его протяжному голосу и мягкой самоувренности манеръ.
– Извини. Я хотлъ спросить, что мы длаемъ сегодня? – произнесъ онъ, сбрасывая пепелъ съ сигары.
– Я ничего не длаю, – отвтила она. – Я буду дома.
– Все дома? Не соскучишься?
Въ его голос уже звучала небрежность. Видно было, что онъ и ожидалъ, и желалъ такого отвта.
– Мн все равно, – сказала она.
– Ну, въ такомъ случа я пойду къ Майдановымъ. У нихъ винтятъ.
– Хорошо, – проговорила она безразличнымъ тономъ, и повернувшись, заняла прежнее положеніе.
Она видла, какъ прямая фигура мужа мелькнула мимо ршетки сада. Они кивнули другъ другу и напряженно улыбнулись. У него эта улыбка означала: «Мн удобне, что не надо сопровождать тебя туда, гд мн скучно. Въ возмщеніе ты будешь вести романтическіе разговоры съ Баровскімъ, и оба будете любоваться луною. Но Баровскій – человкъ осторожный и никому не дастъ правъ на себя. Слдовательно, я все-таки въ выигрыш».
А вокругъ балкона темнота все боле сгущалась. На рк и по берегу замелькали огни. Они длинными, какъ будто до дна доходящими языками лизали неподвижную водяную гладь. Воздухъ становился сыре; но было тепло,
Въ темнот вдругъ выставилась свтло-срая шляпа. Вра Александровна прищурилась и сразу немного поблднла.
– Здравствуйте, Глбъ Михайловичъ, – произнесла она съ дланнымъ безразличіемъ.
– Разршается? – раздался въ той-же темнот свжій мужской голосъ.
– Почему-же нтъ?
Она отошла отъ перилъ, подвинула стоявшій на дорог стулъ, попробовала рукой, хорошо-ли лежитъ кушакъ на ея таліи, и остановилась передъ ступеньками. По нимъ быстро взбжалъ Баровскій.
– Я велю дать сюда чай. Вы не боитесь сырости?
– О, нтъ.
У него было очень пріятное, выразительное лицо, съ темными усами и бородкой и живыми, нсколько плутоватыми, карими глазами.
Разговоръ сразу завязался; но говорилъ больше Баровскій; Вра Александровна ограничивалась короткими фразами, и съ преувеличенной хлопотливостью хозяйничала около самовара.
– Вы сегодня не такая какъ всегда, – сказалъ Баровскій, отказываясь отъ второй чашки.
Вра Александровна не отвтила. Ей вдругъ, какъ будто безъ причины, сдлалось тоскливо-тяжело, словно что-то сдавило горло и помутило глаза. И внезапный страхъ напалъ на нее – страхъ расплакаться ни съ того, ни съ сего.
Онъ внимательно взглянулъ на нее, потомъ бросилъ взглядъ черезъ раскрытую дверь въ гостиную, и убдившись, что тамъ никого не было, осторожно сжалъ ея руку.
– Право, вы какая-то особенная. Нервы? – спросилъ онъ съ опасливымъ участьемъ.
Бываетъ такое настроеніе, когда какое-нибудь слово, само по себе совсмъ незначительное, почему-то производитъ впечатлніе толчка. Такой толчокъ почувствовала Вра Александровна отъ слова: «нервы». Она отставила чашку, порывисто встала и отвернулась.
– Пойдемте въ садъ, здсь противно… – проговорила она, и ея голосъ прозвучалъ особымъ, удушливымъ звукомъ.
Почему «здсь противно»? Это сказалось какъ-то само собою, отвчая цлому поднявшемуся въ ней настроенію.
Она спустилась со ступенекъ и пошла скоро, не оглядываясь, все прямо. Баровскій слдовалъ за нею. Въ его походк, на этотъ разъ, было что-то кошачье, также какъ въ затаенномъ блеск его расширившихся зрачковъ. Онъ какъ будто инстинктивно весь настораживался.
Вра Александровна дошла до береговой аллеи и сла на скамью.
– Я сегодня съ утра дурно себя чувствую, – сказала она. – Не обращайте вниманія. Разсказывайте что-нибудь.
– У меня отвратительный матеріалъ для разговора: я весь день въ город искалъ квартиру, – отвчалъ Баровскій.