Шрифт:
Къ подъзду дома довольно аристократической наружности (извстно, что не только люди, но и дома имютъ иногда такую наружность) – подали коляску. Кучеръ ровнялъ возжи, а конюхъ помахивалъ по подушкамъ и коврику метелочкой, и затмъ, приподнявъ полу безрукавки, мазнулъ ею зачмъ-то по лошадиной ляжк.
Изъ подъзда вышли маменька съ дочкой. Маменька въ черной накидк поверхъ сраго платья и въ черномъ ток съ фіалками, а дочка въ англійскомъ желтовато-сромъ костюм, словно корсетъ облегавшемъ ея тонкую талію – несомннно работа Редферна, на опытный глазъ, –
Варвара Павловна, т. е. дочка, была не изъ очень молоденькихъ. Ей давали лтъ двадцать-семь, двадцать-восемь. Срые глаза ея глядли умно и съ выраженіемъ большой жизненной энергіи, но кожа по уголкамъ ихъ уже не отличалась свжестью. Прямой, тонкій носъ, худощавый овалъ щекъ и небольшой, подвижной ротъ, съ чуть примтнымъ пушкомъ надъ верхней губой, придавали лицу двушки нерусскій характеръ. Эта была одна изъ тхъ физіономій, которыя однимъ нравятся чрезвычайно, а другимъ совсмъ не нравятся. Во всякомъ случа, какъ я всегда замчалъ, барышни съ такой наружностью очень поздно выходятъ замужъ. Курносенькія, пухленькія, ребяческаго вида двушки гораздо скоре устраиваютъ свою судьбу.
Дамы сли, подсаживаемыя выбжавшимъ на тротуаръ лакеемъ во фрак, и коляска покатила по направленію къ Троицкому мосту.
– Сегодня будетъ много на островахъ, погода великолпная, – замтила мать.
– И суббота – хорошій день, – подтвердила дочь. – Срая публика бережетъ лошадей на воскресенье.
Мать поправила съзжавшую на бокъ накидку и слегка вздохнула.
– Да, а все-таки какъ-то… какъ-то это все ни къ чему, – сказала она.
Дочь поняла, что хотла сказать мать этимъ нескладнымъ выраженіемъ, и равнодушно повела плечами.
– Забудьте объ этомъ, тогда вы будете гораздо естественне, – отвтила она по французски.
– Какъ? Разв я неестественна? – возразила первая.
– Да, maman. Вы даете читать на вашемъ лиц.
– Ты всегда мною недовольна, Биби, а между тмъ, я только и живу одною идеей…
– Прекрасно, но не надо проповдывать вслухъ эту идею.
Двушка услась поудобне, и больше почти не разговаривала. Она хотла сберечь себя для огромнаго числа знакомыхъ, которыхъ он встртятъ на «стрлк».
Дйствительно, какъ только ихъ коляска въхала въ аллею елагинской набережной, начались привтствія съ сидвшими въ встрчныхъ и обгоняемыхъ экипажахъ. Дамы ограничивались коротенькими: – bonjour! и кивками, мужчины перебрасывались вопросами:
– Вы еще въ город? Когда же въ Петергофъ? Не думаете посмотрть внскую оперетку въ «Акваріум»?
Мамаша, Анна Петровна, отвчала громко и съ аппломбомъ. Он на отлет; въ Петергофъ перезжаютъ въ пятницу; о внской оперетк слышали много хорошаго, но все-таки это оперетка, и вообще неловко быть вечеромъ въ публичномъ саду.
Биби пока молчала, но когда рядомъ съ ними похалъ, верхомъ на своей кровной кобыл, ротмистръ Кукаревскій, она, посл обстоятельныхъ отвтовъ матери, немножко сощурила свои умные срые глаза, и спросила:
– А разв стоитъ?
– Стоитъ, отвтилъ
– А дальше?.. – спросила Биби, и посмотрла уже совсмъ задорно.
– То-есть, какъ – дальше? – переспросилъ ротмистръ.
Онъ ее понялъ, но хотлъ посмотрть, какъ она объяснится.
– Я не думаю, чтобъ вы здили въ оперетку ради ансамбля, – сказала Варвара Павловна.
– Но я вдь не себ, а вамъ совтую похать посмотрть, – вывернулся Кукаревскій.
Биби разсмялась.
– Merci, но я больше довряю совтамъ, которые каждый самъ себ даетъ, – сказала она. Осторожне, – прибавила она тотчасъ, – я вижу m-me Жедрову съ дочерью и сыномъ, а ея ландо выстроено по мрк madame.
– Выстроено! точно это домъ какой-то! – засмялся Кукаревскій, въ самомъ дл, однако, осаживая лошадь.
– Не умю иначе выразиться, чтобъ сохранить пропорціональность между словомъ и предметомъ, – успла крикнуть, оборачиваясь къ нему, Биби.
Рядъ экипажей продолжалъ тянуться навстрчу. – Ты видишь – непримтно толкнула Анна Петровна дочку – Чиберинъ въ коляск Навуровыхъ. Я теб говорила, что они имютъ на него виды.
– Я предпочитаю видъ на это чухонское взморье, – отвтила съ маленькой гримаской Биби. – Не остановимся-ли мы?
– Браво, у тебя сорвалось mot. Жаль, если пропадетъ. Припомни его, когда будешь говорить съ мужчинами. Хотя, ты знаешь, я всегда находила, что слишкомъ много ума вредитъ теб.
– Merci, maman. Это очень крупный комплиментъ, но все-таки будетъ жаль, если ваше замчаніе справедливо.
Коляска остановилась подл песчаной площадки, образующей «стрлку». Какъ разъ въ это время, медленно прозжалъ мимо нихъ великолпный шарабанъ, запряженный двумя англійскими лошадьми цугомъ. Въ шарабан сидли мужчина и дама; сзади болтался, скрестивъ на груди руки, грумъ.
– Очень мило. Кто это такіе? – произнесла Анна Петровна.
– Не знаю. Но это очень оживляетъ петербургскій пейзажъ, не правда-ли? Между соснами и березами, посреди нашихъ «ванекъ», которыхъ тутъ больше чмъ колясокъ, и вдругъ такой выздъ… Какъ вы думаете, maman, не поставить-ли мн въ число условій брачнаго контракта, чтобы мой мужъ умлъ править парою цугомъ?
Анна Петровна исподтишка вздохнула. Она не любила, когда дочь трунила надъ замужествомъ. Своимъ женскимъ и материнскимъ инстинктомъ она угадывала, что это подтруниванье – только маска, и что дочь очень тяготится своими двадцатью семью годами.
– Биби, Биби, ты видишь Валевскаго? – вдругъ быстро толкнула она дочь. – Вонъ детъ въ пролетк, навстрчу. А между тмъ той, знаешь… кажется, нтъ сегодня.
Биби давно уже видла и Валевскаго, и даже то, чего не видла мамаша. На лиц ея опять появилась маленькая гримаса.
– Это даже несносно, maman, какъ вы ничего не понимаете, – сказала она. – Разв вы не замтили впереди коляску съ двумя дамами?
– Ну, такъ что-же?
– Вотъ эта, съ нашей стороны, брюнетка въ лиловой шляп – его теперешняя страсть. Съ той онъ давно разошелся.