Разящая стрела амура

Родионова Ирина

— Госпожа Гурдан… Ик! — появился он в дверях, поддерживаемый двумя лакеями.

— О, Господи! — скривилась потомственная ведьма. — Как вы в таком состоянии будете убеждать короля выдать Франсуазу за этого де Полиньяка?

— Не бессспктесь, госпожа Гурдан, в таком состоянии я убеждаю Его Величество лучше вссе-сего. Ик! — заверил Ариадну Парисовну качающийся как камыш на ветру Шуазель.

— Мама, роди меня обратно! — простонала потомственная ведьма, проклиная странную привычку людей принимать спиртное вместо

валерьянки. Вот ваш бриллиант!

Ариадна Парисовна сунула герцогу под нос потерянное им украшение.

— «Питт»! — от счастья первый министр на мгновение протрезвел. — Где вы его нашли?!

— На полу валялся, — уклончиво ответила потомственная ведьма.

— Не может быть! Я дважды все проверил, с палкой! — не верил счастью герцог.

— А под плинтусом смотрел? — госпожа Эйфор-Коровина уперлась руками в бока.

— Под плинтусом… Под плинтусом нет, не смотрел, — озадачился Шуазель. — А что такое «плинтус»?

— Не важно, — отмахнулась от него Ариадна Парисовна. — В семь выезжаем, иди проспись. Чтоб к этому времени был как огурец!

Лакеи, сообразив, что разговор между господами закончен, развернулись вместе с висящим на них герцогом, и начали его буксировку к спальному месту.

— Ни на кого нельзя положиться! — вздохнула госпожа Эйфор-Коровина. Эх!

Надо было эмигрировать в Германию, быть немецкой потомственной ведьмой… Там хоть дисциплина.

* * *

Одна за одной к Версалю подъезжали кареты. Из них выплывали дамы, больше похожие на йогуртовые торты с взбитыми сливками. На головах прически а-ля Помпадур, на ногах обувь а-ля Помпадур. Слышны были разговоры:

— Черт возьми! Так досадно было шить платье на один вечер! Интересно, что за моду выдумает новая официальная фаворитка?

— Говорят, она не пользуется белилами!

— Какой ужас! Как же я буду скрывать свои оспины?! Может быть, нам следует поддержать маркизу?

— Каким, извините, образом? Я бы поддержала! Страсть как неохота весь гардероб менять! Это же целое состояние!

— Еще, говорят, будто Франсуаза де Пуатье высокая как пожарная каланча!

— Хоть одна приятная новость, ненавижу эти ходули коротышки Помпадур… Ой! Нога! Ой! Кажется, я сломала ногу!..

— Самое страшное, дамы, что ей шестнадцать лет и она любит играть в мяч…

— Неужели нам придется играть в мяч?!

— Хорошо если только в мяч…

В общем, неопределенность действовала на придворные умы разлагающе. Паника нарастала, и к восьми часам бальные залы Версаля были до отказа заполнены тревожно гудящими, издерганными аристократами. Добрый десяток дам валялись возле стен в нервных обмороках, а мужчины настолько тревожились по поводу смены официальной фаворитки, что даже не думали воспользоваться беспомощным дамским состоянием.

Буфеты пришлось срочно «обновлять», потому что придворные, будто пассажиры

рейса, следующего из Нью-Йорка в Дамаск через Дубай, накачивались всем спиртным подряд «для успокоения нервов».

Король тоже немного волновался. От этого у него случилось даже легкое расстройство кишечника. Придворный церемониймейстер вышел к придворным и громко объявил:

— По техническим причинам открытие бала откладывается на полчаса!

Зал возмущенно загудел. Кто-то начал глотать сердечные капли, а кто-то снова бросился к «обновленному» буфету.

— Надо закрыть буфеты! — сказал маршал Сюлли кардиналу, который презрительно оглядывал разряженную и надушенную толпу. — А то все напьются раньше времени…

— Нет, пусть все идет, как идет, — бросил кардинал Флери, который по причине своего третичного сифилиса передвигался с большой осторожностью, боясь потерять какую-нибудь часть тела. Нос, к примеру.

— Под вашу ответственность, ваше высокопреосвященство, — граф Сюлли поклонился и поспешил оставить кардинала, под предлогом неотложных дел. Маршал вовсе не хотел заполучить «испанскую болезнь», будь ее разносчиком хоть сам папа.

Конечно, мысль о том, что бытовой сифилис, полученный от кардинала, не наделен никакой святостью и так же, неприятен как та же самая хворь, подцепленная от дешевой портовой шлюхи, для 1746 года была крамольной, но маршал Франции вовсе не желал окончить свои дни без носа.

Граф Сюлли бросился на кухню, где по случаю праздника было триста поваров, вместо обычных ста.

Кухня напоминала преисподнюю. Под огромными сковородками полыхал огонь, вода в котлах кипела, повара стучали ножами. мясные туши на крюках раскачивались из стороны в сторону, потому что их поминутно задевали бегающие туда-сюда поварята.

— Готовьте закуски! Больше картошки! — прогремел над всеобщим гвалтом командный голос, тот же, что полгода назад призывал армию к победе над англичанами. — Ой, прямо как дома! — восхищенно хлопал в ладошки Саллос, сидя в уголочке кухни на куче угля. Рядом Астарот и Бальберит расположились на пикник, утянули с вертела курицу и бутылку вина из погреба. Весь вечер демон мгновенной роковой любви вел себя странно. Астарот заметил, что Саллос чрезмерно возбужден и рассеян одновременно.

Особенно странным выглядело то, что демон мгновенной роковой любви ничего не ел, ссылаясь на отсутствие аппетита (явление небывалое!), а от выпивки отказался столь категорически, что создалось впечатление, будто он успел пройти полный куре «Анонимных алкоголиков».

— Ты уверен, что ведьма не выберется наружу? — подозрительно спросил Бальберит, отчетливо ощущая какую-то подставу всей областью собственных ягодиц.

— Ты меня уже достал! — вспылил Саллос. — Что ты каждые три минут об одном и том же спрашиваешь?! Я же сказал — сидит спеленатая скотчем!