Разящий клинок
Шрифт:
— Это славный воин. Ему, должно быть, уже пятьдесят! Старик, как и я, отменный рыцарь! — ухмыльнулся граф. — Ты его?
Амиция рассмеялась.
Графу хватило такта сконфузиться.
— Нет хуже дурака, чем дурак старый. Значит, вы прибыли ради наших мехов?
— Если у нас получится, мы спасем Альбинкирк. Как торговый город. — Амиция попыталась подстроиться под его сумасбродную переменчивость, и это напомнило ей...
— А может быть, и нашу торговлю, — рассмеялся Мурьен. — Я соберу все деньги, какие смогу, но
— У вас нет мехов? — переспросил мессир Амато.
Мурьен ответил смехом.
— Этруски, мать их ети! Конечно, у меня есть меха. Может, мы уберемся с мороза, прежде чем начнем торговаться, как мужик со шлюхой в холодную ночь? Прошу прощения, сестра, — добавил он с улыбкой. — Впрочем, хвала Спасителю, ты можешь в любое время принять у меня исповедь.
Амиция отзеркалила улыбку.
— Этого будет достаточно, ваша светлость, — сказала она.
Он скривил рот, признавая собственные изъяны, в манере, которую она знала так хорошо, что чуть не растаяла сердцем. Затем его лицо прояснилось, и он поклонился.
— Извините, сестра. Такой уж я негодяй!
Амиция позволила увлечь себя в здание и ощутила, что замок окружен неимоверной силой. Она замаскировалась, как могла, воспользовавшись знаниями, полученными во время осады от Красного Рыцаря и Гармодия; потупила глаза и подумала о мышах-соглядатаях.
«Это было ошибкой».
Две служанки проводили ее в большой зал и дальше — вверх по витой лестнице и по коридору, который поднялся, а потом спустился.
— У вас есть прислуга, ma soeur? — спросила одна.
— Нет, — ответила она.
— Я пришлю. Вот дорожная сумка с вашей лошади — что-то еще?
Амиция взглянула на узкую постель с чувством, близким к вожделению. В замке было холодно, но не так, как в эднакрэгских болотах. И ее ждала стопка шерстяных одеял.
— Больше ничего, благодарю. Это все, что у меня с собой, — улыбнулась она. — Я присоединилась к войску в последнюю минуту. Хозяюшка, я валюсь с ног. Можно мне прилечь?
Та кивнула.
— Госпожа Гауз вряд ли вас примет до окончания вечерни. Нынче канун Рождества.
Немолодая служанка помогла Амиции раздеться, хотя была старшей среди прислуги, а то и фрейлиной.
Как только с нее сняли промокшее исподнее, Амиции стало теплее, несмотря на холодный воздух. Две девушки-служанки принесли фланелевое платье до пола, приятного голубого цвета.
Младшая быстро присела в реверансе.
— Леди Гауз шлет вам это со своими комплиментами и передает, что духовные лица — большая редкость в наших стенах. Она надеется, что платье подойдет.
Шерсть была мягкой, очень тонкой и, как мускусом, насыщена потенциальной силой.
Амиция надела платье на голое тело, старшая укрыла ее одеялом, и она провалилась в сон.
Проснулась,
Старая аббатиса научила ее делать из желания добродетель. Медитировать только в случае, когда медитация может помочь. Она представила своего рыцаря — все еще обнаженного в предательской памяти, а потому она одела его, и вооружила его, и поместила его коленопреклоненный образ в рождественский вертеп: стражем при одном из трех великих царей, пришедших поклониться новорожденному.
Действо пошло своим чередом: цари преподнесли дары и отступили, и он вышел с ними, и снег захрустел под его стальными саботонами, а она смотрела, как он садится на коня с присущим ему изяществом — с его неизменной, доводящей до исступления грацией. И она оглянулась на Деву, которая взяла дитя из яслей.
Она вздохнула, успокоилась, уравновесилась...
— Поднимайтесь, сестра! Пора на мессу!
Она умиротворенно потянулась и в эфире учуяла — восприняла — подлинный мускус с примесью чар. Платье было заколдовано.
«Пусть стыдится подумавший плохо об этом», — решила она и сняла его. Протянула служанке, которая была потрясена ее наготой и татуировками.
— Выстирай, — приказала Амиция. — От него воняет.
После мессы она последовала за ключницей — той самой пожилой женщиной, которая проводила ее в замок, — в большой зал и вверх по короткой лестнице.
Амиция ощутила присутствие Гауз еще на подступах к крепости, а потому была готова, когда ключница отворила дверь.
У женщины, сидевшей на высоком стуле из черного дерева, не было на коленях шитья, а голову она держала, как немногие, — высоко, глядя прямо перед собой.
— А, монахиня. Духовные лица — большая редкость для нас, дорогая сестра. Дозволено ли тебе говорить?
«Значит, вот она, его матушка, — подумала Амиция. — Она горит в эфире, как... как...»
— Я не давала обета молчания, — сказала она.
— Я в жизни не видела такой симпатичной монахини, — призналась Гауз. — Поосторожнее с моим мужем. Он не любит, когда ему говорят «нет». И ему нравится ломать, что под руку попадется. Людей тоже, — улыбнулась она.
Амицию бросило в жар.
— Миледи, — произнесла она тихо.
А что оставалось сказать на такое чудесное вступление?
— Ты девственница, милая? — спросила Гауз.
Амиция вовремя сообразила, что втянута в бой, который ничем не хуже того, что состоялся в снегах.
— Это грубый вопрос, миледи.
— О да, я груба. Не морочь мне голову, сестра. Ты прячешь свои силы, но я их чувствую — Господи Иисусе, да ты и луну зажжешь своим световым мечом. Ты чародейка, и весьма сильная. Зачем ты здесь?
Амиция с достоинством, чопорно сделала реверанс.