Разящий клинок
Шрифт:
Оскорбительные наветы множились, и королева начала подумывать, что у нее есть соперница — что король обзавелся любовницей. Такое случалось, и долг требовал от нее игнорировать подобное поведение.
Мириться с соперницами было не в ее характере. Как и с пьесой о вавилонской блуднице, которую разыграли у нее под окнами под хохот Жана де Вральи. И короля. И сэра Рохана, наемные актеры-этруски которого куражились, произнося непроизносимое и распевая неисполнимое.
Леди Альмспенд коротала дни за отработкой мелких герметических
На девятой неделе нового года Дезидерата села за письменный стол, заваленный пыльными документами и свежими записями Ребекки, и взяла чистый пергамент, праздно задавшись вопросом, сколько овец пало жертвой ее переписки.
«Дорогой Рено», — написала она брату, который находился в сотнях лиг — на юге, в Л’Окситане.
Глядя на эти слова, она вспомнила все доводы, которые привела, когда приняла брачное предложение короля Альбы. И ответные реплики брата. Его гнев. Его жажду ссоры.
Обращение к Рено за помощью приведет к необратимым последствиям.
Она рассматривала слова на пергаменте, представляя, как ее достопочтенный брат поднимает своих рыцарей и ведет их на север. Воображая, что ожидает его — западные горы, которые останутся беззащитными против змеев, виверн и худших тварей, какие там так и кишели.
Видя вживую, как он сражается с ее мужем.
Она помусолила кончик пера.
— У вас весь рот в чернилах — что скажут люди? — проворчала Диота.
— Мое чрево уже с дом величиной, женщина. Никто и не посмотрит на меня.
Дезидерате не нравилась беременность. Все ее раздражало, утренняя тошнота угнетала, мочевой пузырь был вечно полон, а хуже всего, что к ней утратили интерес придворные рыцари. Они не обращали на нее внимания. Сплетни сплетнями, а подлинной пыткой оказалась утрата обожания.
Она задумалась о турнире. Она уже устала от мыслей о нем. Идея принадлежала ей, а теперь...
Теперь Королевой Любви могла стать любовница короля. А она будет просто королевой. Королевой, которая безнадежно на сносях, чей муж подозревает ее в беспардонной измене и склонен высмеивать.
Мысль пригласить на турнир брата уже почти облеклась в слова, когда ее внимание привлек один из пыльных пергаментов Ребекки.
Она машинально пробежала глазами записи готическим шрифтом. Даже без навыков Ребекки она уже начала разбирать почерк крупных игроков.
В данном случае это был подлый предатель Планжере.
Взгляд остановился на слове «изнасилование».
У королевы перехватило дыхание, а рот наполнился желчью.
Склонившись, сколько смогла, не лишая себя удобства, она положила голову на столешницу и закрыла глаза.
Дверь отворилась, и Дезидерата
Королева заставила себя сесть прямо.
В бездонных глазах Ребекки читалась тревога.
— Какая же я дура, — сказала она. — Я не хотела оставлять это на виду. Королева молча смотрела на нее.
— Я не могу уничтожить исторический документ, — сказала Альмспенд.
— Мой муж, — проговорила королева. Ей было трудно дышать. — Мой муж, — повторила она.
— Мадам... это случилось много лет назад. Он, несомненно, понес кару и примирился с Господом. — Альмспенд заломила руки.
Но мир королевы — само ее представление о себе и короле — разваливался, как дамба под напором весенних горных потоков. Она силилась сделать вдох.
— Король, мой муж, — каркнула она. Пальцы нащупали пергамент. — Изнасиловал родную сестру. Она прокляла его. О Боже, Боже...
Альмспенд взяла и разгладила документ.
— Да, — сказала она. — Он еще не стал королем и был очень юн. — Взглянув на королеву, она сменила тактику. — Учтите, что это написал Планжере, а он изменник. — Она посмотрела на дату.
Королева взялась за сердце и откинулась на спинку кресла. Вздохнуть не получалось. Руки похолодели. Младенец брыкнулся, она вскрикнула, и Альмспенд положила руку ей на голову.
Королева взглянула на нее округлившимися глазами: до нее дошло — Лиссен Карак, тот самый миг, когда... И она снова вскрикнула, как от боли:
— Конечно! Красный Рыцарь — его сын!
Имперская армия, как нарек свое войско Красный Рыцарь, прибыла на равнины Виотии, когда с аккуратно огороженных полей сошел последний снег, еще лежавший в затененных углах. Но промерзшая почва была тверда, как сталь, и звенела под копытами его конницы.
На день опережая врага, отряд вступил в плодородный край и двинулся по старой каменной дороге на северо-запад.
Иви — или «Евы», по выражению солдат — распахнул перед ними ворота. Казалось бы, чудо, но разорение Амфиполиса сделалось притчей во языцех. А император на этот раз явил себя лично, разодетый в багряные и пурпурные шелка поверх мехов. Великолепную меховую шапку венчала маленькая золотая корона.
Когда ворота открыли, народ вышел его приветствовать, и стало ясно, что здесь солдаты никого не тронут.
Красный Рыцарь направился прямиком в герцогскую резиденцию, одну из ставок Андроника — прекрасный замок на сорок комнат с большим залом и замечательными деревянными конструкциями и старинными статуями. Его принял камергер, и он расквартировал в замке армию.
Затем призвал отца Арно.
Священник явился.
Мегас Дукас сидел подле императора: тот обедал, а Красный Рыцарь ему прислуживал. Отец Арно терпеливо ждал приглашения, поскольку изучил морейский этикет и приблизительно представлял, зачем его вызвали.