Разыскания истины

Мальбранш Николай

Иногда в жизненных духах и в остальном теле встречается известное расположение, побуждающее к охоте, танцам, бегу и вообще ко всем упражнениям, где наиболее выказываются сила и ловкость тела. Это расположение весьма обыкновенно в молодых людях, и особенно в тех, чье тело еще не совсем сложилось. Дети не могут оставаться на месте, они всегда в движении, когда следуют своей натуре. Так как их мускулы еще не укрепились и даже не вполне сложились, то Бог как творец природы, управляющий удо-

m |

s

434

движением жизненных духов; а сильное движение жизненных духов

всегда сопровождается идеею величия; и обратно, идея ничтожества всегда сопровождается небольшим движением жизненных духов, а небольшое движение жизненных духов сопровождается всегда идеею ничтожества. Из этого принципа легко вывести, что вещи, вызывающие в нас сильные движения жизненных духов, естественно должны нам казаться имеющими большую величину, т. е. больше силы, реальности, совершенства, чем другие; ибо под величиною я понимаю все это и многое другое. Итак, чувственные блага должны нам казаться более основательными, чем блага, которые не ощущаются, если мы судим о них по движению жизненных духов, а не по чистой идее истины. Большой дом, великолепный выезд, прекрасная обстановка, должность, сан, богатство, по-видимому, имеют большие величину и реальность, чем добродетель и справедливость.

Когда сравнивают добродетель с богатством на основании ясного созерцания разума, тогда богатству предпочитается добродетель; но когда обращаются к своим глазам и воображению и судят об этих вещах лишь по эмоции жизненных духов, которые они вызывают в нас, то, без сомнения, предпочтут богатство добродетели.

В силу этого принципа мы думаем, что вещи духовные или вещи, которые не ощущаются, почти ничто; что идеи нашего разума менее благородны, чем предметы, которые они представляют; что в воздухе меньше реальности и субстанции, чем в металлах, в воде, чем во льду; что пространство между землею и небесным сводом пустое;

что тела, наполняющие его, не имеют такой же реальности и прочности, как солнце и звезды. Словом, если мы впадаем в бесчисленные заблуждения относительно природы и совершенства каждой вещи, то это потому, что мы рассуждаем на основании ложного принципа.

Большое движение жизненных духов, а следовательно, сильная страсть сопровождает всегда чувственную идею величия, а небольшое движение жизненных духов и, следовательно, слабая страсть сопровождает также чувственную идею ничтожества, и потому мы сильно прилежим и тратим много времени на изучение всего, что возбуждает чувственную идею величия, и пренебрегаем всем, что дает лишь чувственную идею ничтожества. Громадные тела, например, вращающиеся над нами, во все времена производили впечатление на умы;

сначала им поклонялись по причине чувственной идеи их величины и блеска. Некоторые более смелые и гениальные умы изучили движения их, и эти светила во все века были предметом или изучения, или поклонения многих людей. Можно даже думать, что страх перед их мнимым влиянием, еще и теперь пугающим астрологов и слабые умы, есть своего рода поклонение, оказываемое пораженным воображением, идее величия, связанной с представлением о небесных телах.

И обратно, тело человеческое, бесконечно более удивительное и более заслуживающее нашего прилежания, чем все, что можно знать

435

о Юпитере, Сатурне и всех остальных планетах,

почти неизвестно, В чувственной идее частей тела при диссекции их нет ничего великого, и даже она вызывает отвращение и ужас; так что всего лишь несколько лет тому назад умные люди начали смотреть на анатомию как на науку, заслуживающую их прилежания. Были государи и короли, занимавшиеся астрономией и гордившиеся этим;

величие светил, по-видимому, согласовалось с величием их сана. Но мне не думается, чтобы кто-нибудь видел государей или королей, гордившихся знанием анатомии и тем, что они сделали удачно диссекцию сердца и мозга. То же можно сказать и про многие другие науки.

Вещи редкие и необычайные вызывают в жизненных духах движения более сильные и заметные, чем вещи, которые мы видим ежедневно; им удивляются, с ними связывают, следовательно, некоторую идею величия, и они вызывают поэтому в душах чувства уважения и почтения. А это и является причиною расстройства ума у многих людей; многие питают большое почтение и любознательность ко всему, что осталось от древности, ко всему привезенному издали или редкому и необычайному, так что их разум становится как бы рабом этих вещей, ибо разум не смеет судить или не смеет ставить себя выше того, что он почитает.

Правда, истине не особенно вредит то, что некоторые люди любят медали, оружие и одежды древних, или китайцев, или дикарей. Не совсем бесполезно знать карту древнего Рима или путь из Тонкина в Нанкин, хотя полезнее для нас знать путь из Парижа в Сен-Жер-мен или в Версаль. Наконец, нельзя порицать за то, что люди хотят знать точно историю войны греков с персами или татар с китайцами и питают к Фукидиду или Ксенофону или кому другому необыкновенную склонность. Но нельзя допускать, чтобы удивление перед древностью властвовало над разумом, чтобы считалось как бы запретным пользоваться своим разумом для расследования мнения древних и считались бы самонадеянными и дерзкими те, кто открывает и доказывает ложность их.

Истина принадлежит всем временам. Если Аристотель открыл некоторые из них, то можно также открыть истины и теперь. Нужно подтвердить мнения этого писателя доводами понятными, ибо если мнения Аристотеля были основательны в свое время, они будут таковы и теперь. Иллюзия — стараться доказать авторитетами людей истины природы. Может быть, можно доказать, что Аристотель имел известные мысли относительно известных предметов; но весьма неблагоразумно читать Аристотеля или какого-либо другого писателя с большею усидчивостью и большим трудом только для того, чтобы исторически изучить их мнения и научить им других.

Нельзя смотреть без некоторого волнения на то, что известные университеты, основанные только для исследования и защиты истины, стали особыми сектами и хвалятся тем, что изучают и защищают мнения некоторых людей. Нельзя читать без негодования книги,

436

ежедневно сочиняемые философами и медиками, в которых цитаты так часты, что их скорее примешь за сочинения богословов и ученых в церковном праве, чем за трактаты по философии или медицине;

ибо разве можно терпеть, чтобы рассудок и опыт были оставлены ради слепого следования фантазиям Аристотеля, Платона, Эпикура или какого бы то ни было другого философа!