Разыскания истины
Шрифт:
потому что на самом деле они также имеют своим объектом благо.
Если под злом понимать страдание, которое одно только бывает реальным злом для того, кто его терпит, и в то время, как он его терпит, то чувство этого зла вызывает страсти грусти и желания уничтожить это зло — страсти, представляющие собою виды отвращения, а не любви; ибо их движение прямо противоположно движению, сопровождающему созерцание блага, так как это движение есть сопротивление души, противостоящей природному побуждению, т. е. такое движение, предел которого есть не сущее.
Настоящее чувство страдания вызывает отвращение к грусти.
Страдание, которое мы не испытываем
Наконец, страдание, которого мы не испытываем и не боимся испытать, или — что то же самое — страдание, за которое мы
446
рассчитываем получить большую награду, или страдание, от которого, как мы чувствуем, мы избавились, — вызывает отвращение к радости. Вот три простые или первичные страсти, имеющие своим объектом зло, ибо страх, вызывающий грусть, не есть эмоции души, а простое суждение.
Наконец, если под злом понимать лицо или вещь, лишающие нас блага или заставляющие испытывать страдание, то идея зла вызывает движение любви и отвращения вместе или только движение отвращения. Идея зла вызывает движение любви и отвращения вместе, когда зло есть то, что нас лишает блага, ибо в силу одного и того же движения мы стремимся ко благу и удаляемся от того, что мешает обладать им. Но идея зла, заставляющего нас страдать, вызывает лишь движение отвращения, потому что одно и то же движение отвращения заставляет нас ненавидеть и страдание, и того, кто причиняет его.
Итак, если три простые и первичные страсти, относящиеся ко благу, и столько же, относящихся к страданию или тому, кто его причиняет, именно: радость, желание и грусть. Ибо мы испытываем радость, когда благо присутствует или когда зло прошло; мы чувствуем грусть, когда благо прошло и зло налицо, и мы волнуемся желанием, когда благо и зло предстоят в будущем.
Страсти, которые относятся ко благу, служат частными определениями движения ко благу вообще, которое Бог сообщает нам, и потому-то объект их реален; но страсти, не имеющие причиною своего движения Бога, имеют целью своею лишь не сущее; я хочу сказать, что эти страсти суть скорее прекращения движения, чем действительные движения; мы скорее тогда перестаем желать, чем желаем в действительности.
ГЛАВА Х
О страстях в отдельности, и вообще о способе объяснять их и узнавать заблуждения, которым они служат причинами.
Если рассмотреть, каким образом возникают страсти, то мы ясно увидим, что определить их число невозможно и что страстей гораздо больше, чем мы имеем терминов для обозначения их. Различие страстей вытекает не только из различных комбинаций трех первоначальных страстей, — ибо тогда они были бы весьма немногочисленны, — но оно коренится также в различных представлениях и различных суждениях, вызывающих или сопровождающих страсти. Эти различные суждения души о благе и зле вызывают различные движения в жизненных духах с целью сообщить телу состояние, соответствующее объекту, а следовательно, они вызывают в душе чувства не вполне одинаковые. Итак, они являются причиною
447
различия, замечаемого между известными страстями, в эмоциях которых разницы нет.
Но в каждой нашей страсти главное место занимает эмоция души, и потому гораздо лучше сводить все страсти к трем первоначальным, в которых эти эмоции весьма различны, чем излагать их
Когда душа усматривает благо, которым она может насладиться, то, пожалуй, можно сказать, что она надеется на него, хотя не желает его; но, очевидно, тогда ее надежда будет не страстью, а простым суждением. Чтобы надежда стала настоящею страстью, нужна эмоция, сопровождающая идею блага, обладание которым мы считаем возможным. Точно так же, когда надежда переходит в уверенность, она будет страстью лишь по причине эмоции радости, смешивающейся тогда с эмоцией желания; ибо суждение души, рассматривающей какое-нибудь благо, как благо, которым она необходимо будет обладать, становится страстью только в силу предвкушения блага, волнующего нас. Наконец, когда надежда ослабевает и сменяется отчаянием, то очевидно также, что это отчаяние будет страстью лишь по причине эмоции грусти, смешивающейся тогда с эмоцией желания; ибо суждение души, рассматривающей какое-нибудь благо как недостижимое для нее, не будет страстью, если это суждение не волнует нас.
Но душа никогда не рассматривает блага или зло без некоторой эмоции, и при этом даже в теле всегда происходит некоторое изменение, и потому часто имя страсти дается суждению, вызывающему страсть, по причине того, что мы смешиваем все, что происходит в душе и в теле при виде какого-нибудь блага или какого-нибудь зла. Ибо слова «надежда», «страх», «смелость», «стыд», «бесстыдство», «гнев», «жалость», «насмешка», «сожаление», а также названия всех остальных страстей служат в обычном употреблении сокращенными выражениями нескольких терминов, которыми можно обстоятельно обозначить все, что содержит страсти.
Под словом «страсть» понимается и отношение, которое какая-нибудь вещь имеет к нам, эмоция и чувство души, потрясение мозга и движение жизненных духов, новая эмоция и новое чувство души и, наконец, чувство сладости, всегда сопровождающее страсти и делающее их всех приятными. Все это понимается под словом «страсть»; но иногда под именем какой-нибудь страсти понимается или только суждение, вызывающее ее, или только эмоция души, или только движение жизненных духов и крови, или, наконец, нечто иное, сопровождающее эмоцию души.
Для познания истины весьма полезно сокращать идеи и их выражения; но часто это бывает причиною заблуждения, особенно если идеи сокращаются согласно простонародному обычаю. Ибо только тогда следует сокращать свои идеи, когда путем большого прилежания ума мы сделали их себе весьма ясными и отчетливыми,
448
а не как это делается обыкновенно относительно страстей и всех чувственных вещей, когда знакомятся с ними путем чувств или одним действием воображения, обманывающего разум.
Есть большая разница между чистыми идеями разума и ощущениями или эмоциями души. Чистые идеи разума ясны и отчетливы, но трудно сделать их себе ощутимыми. Обратно, ощущения и эмоции души весьма ощутимы, но невозможно познать их ясно и отчетливо. Числа, протяженность и их свойства познаются ясно; но не сделав их наглядными посредством каких-нибудь начертаний, обозначающих их, трудно представить их себе, ибо все абстрактное не затрагивает. Обратно, ощущения и эмоции души легко представляются разуму, хотя мы познаем их весьма смутным и весьма несовершенным образом, и все, вызывающее их, сильно поражает душу и делает ее внимательною. Вот почему бывает, что часто мы воображаем, что прекрасно понимаем речи безусловно непонятные;
Диверсант. Дилогия
Фантастика:
альтернативная история
рейтинг книги
