Разыскания истины
Шрифт:
' Авг. Письмо 157.
104
оставляют следы в мозгу, но сопровождаются еще некоторым движением жизненных духов к внутренним частям тела, т. е. движениями, способными вызвать страсти, как это мы объясним в другом
месте.
Ощущения слабые и бледные суть те, которые очень незначительно действуют на душу и не бывают ей ни слишком приятны, ни неприятны, например: неяркий свет, все цвета, обыкновенные и довольно слабые звуки и т. п.
Наконец, я называю средними между сильными и слабыми ощущениями такие ощущения, которые умеренно действуют на душу, как например яркий свет, резкий звук и т. п. Но нужно заметить, что ощущение слабое и бледное может стать средним и, наконец, сильным и ярким. Световое ощущение, например, будет слабым, когда
но это ощущение, если значительно приблизить факел, станет средним по силе, и, наконец, оно станет очень сильным и ярким, если поднести факел к самым глазам; в этом случае его свет ослепит нас так же, как при взгляде на солнце нас ослепляет солнечный свет. Итак, световое ощущение может быть сильным, слабым или средним, смотря по различным степеням его.
V. Вот те суждения, какие душа составляет об этих трех видах ощущений, и по ним мы видим, что почти всегда она слепо следует чувственным впечатлениям или непроизвольным суждениям чувств и что она любит, так сказать, всецело отдаваться рассматриваемым предметам, наделяя их всем тем, что она сама привносит в них.
Первые из этих ощущений настолько сильны и настолько действуют на душу, что она почти не может не признать, что они, некоторым образом, принадлежат ей; таким образом, она не только относит их к находящимся налицо предметам, но думает также, что они находятся и в членах ее тела, которое она рассматривает как часть самой себя. Так, например, душа решает, что холод и тепло находятся не только во льду и огне, но и в ее собственных руках.
Что касается слабых ощущений, то они так незначительно действуют на душу, что она не верит, чтобы они могли принадлежать ей, находиться в ней самой и даже в ее собственном теле; она думает, что они находятся только в предметах. Поэтому-то свою душу и свои собственные глаза мы лишаем света и цветов и украшаем ими внешние предметы, хотя рассудок говорит нам, что они не входят в нашу идею материи, а опыт показывает нам, что мы имеем такое же основание считать их находящимися в наших глазах, как и в предметах, потому что мы видим их так же хорошо в глазу, как и в предметах, что я и доказывал опытом с бычачьим глазом, помещенным в скважине ставни.
Причина же, по которой все люди сначала не сознают, что цвет, вкус, запах и все остальные ощущения суть модификации их души, есть полное отсутствие у них ясной идеи о своей душе, ибо, когда мы познаем какую-нибудь вещь посредством идеи, представляющей
105
ее, мы познаем ясно и все модификации, какие она может иметь. Все люди согласны в том, что круглая форма, например, есть модификация протяженности, потому что все познают протяженность посредством ясной идеи, представляющей ее.' Познавая же свою душу не посредством ее идеи, как это я объясню в своем месте, но лишь внутренним чувством, какое имеем о ней, мы узнаем только рассуждением, а не простым зрением, будут ли белизна, свет, цвета и остальные слабые и бледные ощущения модификациями нашей души или нет. Но что касается сильных ощущений, как например страдания и удовольствия, то мы легко решаем, что они находятся в нас самих, ибо мы прекрасно чувствуем, что они действуют на нас, и нам нет нужды обращаться к их идеям, чтобы узнать об их принадлежности нам.
Относительно же средних ощущений душа находится в весьма большом затруднении. Ибо, с одной стороны, она стремится следовать непроизвольным суждениям чувств и потому отдаляет от себя, насколько может, этого рода ощущения с целью приписать их предметам; с другой же стороны, она не может не чувствовать в глубине самой себя, что эти ощущения принадлежат ей, особенно в том случае, когда они приближаются к тем, которые я назвал сильными и яркими. Поэтому в своих суждения о них она поступает обычно следующим образом: если ощущение сильно действует на душу, то она решает, что оно находится как в ее собственном теле, так и в предмете; если оно на нее очень незначительно действует, то она относит его только к предмету; а если это ощущение
Например, если мы смотрим на свечу издали, то решаем, что свет находится только в предмете; если поднести свечу совсем близко к глазам, душа решит, что свет находится не только в свече, но и в ее глазах; если же ее отодвинут приблизительно на фут от нас, то душа некоторое время колеблется относительно того, в предмете ли только будет находиться этот свет. Но никогда и не помыслит она, хотя должна была бы это сделать, что свет не есть и не может быть свойством или модификацией материи и что он находится лишь в ней самой; ибо она не думает пользоваться своим рассудком, чтобы знать истину относительно этого, а пользуется одними чувствами, которые никогда не открывают истины и даны лишь для сохранения жизни.
Причина же, по которой душа не пользуется своим рассудком, т. е. своим чистым мышлением, рассматривая предмет, который может быть воспринят чувствами, лежит в том, что душу очень слабо затрагивают вещи, созерцаемые чистым мышлением, и, обрат-
' См. главу седьмую второй части третьей книги.
106
но, на нее очень сильно действуют вещи чувственные; ибо душа много занимается тем, что сильно на нее действует, и пренебрегает вещами, ее не затрагивающими. Таким образом, она почти всегда согласует свои произвольные суждения с непроизвольными суждениями своих чувств.
Итак, чтобы здраво судить о свете и цветах, точно так же, как и о всех остальных чувственных свойствах, должно тщательно различать ощущение цвета от движения оптического нерва и признать рассудком, что движения и импульсы суть свойства тел, а потому они могут встретиться и в предметах, и в наших органах чувств; но свет и цвета, видимые нами, суть модификации души, весьма разнящиеся от остальных, причем идеи всех их также весьма различны между собою.
Ибо несомненно, что простолюдин, например, прекрасно видит цвета и отличает их от всего, что не есть цвет; точно так же несомненно, что он не замечает движения ни в окрашенных предметах, ни внутри своих глаз. Следовательно, цвет отнюдь не есть движение. Точно так же простолюдин прекрасно чувствует тепло и имеет настолько ясное представление о нем, что отличает его от всего, что не есть тепло; между тем, он и не думает, что при ощущении тепла фибры его руки приводятся в движение. Итак, тепло, ощущаемое человеком, не есть движение, потому что идеи тепла и движения различны, и он может иметь одну, не имея другой. Ибо нет иного основания утверждать, что круг не есть четырехугольник, кроме того, что идея круга различается от идеи четырехугольника, и можно мыслить об одном, не мысля о другом.
Не требуется большого внимания для понимания того, что причина, под влиянием которой мы чувствуем ту или другую вещь, отнюдь не должна необходимо содержать эту вещь в себе. Подобно тому как нет необходимости, чтобы свет находился в моей руке для того, чтобы я видел свет, когда ударяю себя по глазам, так нет необходимости и теплу быть в огне для того, чтобы я ощущал его, когда подношу к нему свои руки, так нет необходимости и в том, чтобы все остальные чувственные свойства, ощущаемые мною, находились в предметах; достаточно, если они вызовут некоторое колебание в фибрах моего тела; достаточно, чтобы душа, которая соединена с телом, была модифицирована каким-нибудь ощущением. Правда, нет никакого сходства между движениями и ощущениями;
но его нет и между телом и духом; а раз природа или воля Создателя соединяет эти две субстанции, как бы они ни были противоположны по своей природе, то нечего удивляться, если между модификациями их существует соответствие. Это необходимо должно быть, чтобы они составляли обе вместе одно целое.
Следует заметить, что так как назначение наших чувств служит только для сохранения нашей жизни, то наши суждения о чувственных свойствах, основывающиеся исключительно на них, представляют для нас большое благо. Для нас гораздо полезнее чувст-