Разыскания истины
Шрифт:
119
фокусе или зажигательной точке этого стекла, на расстоянии двух, трех или четырех дюймов от него, смотря по степени его выпуклости. Опыт говорит нам, что если в фокусе такой лупы поместить тонкий кусочек материи или черной бумаги, то солнечные лучи с такою силою действуют на эту материю или бумагу, приводят в такое колебание их частицы, что они разрываются и отделяются одни от других; словом, бумага или материя сгорает или превращается в дым и пепел.'
Из этого опыта должно сделать тот вывод, что если бы зрительный нерв был черен и если бы зрачок, или отверстие ягодичной плевы, через которое входит свет в глаз, расширилось, чтобы свободно пропустить солнечные лучи, вместо
Душа не имеет ни малейшего представления обо всем только что сказанном; и когда она смотрит на солнце, она не замечает ни своего зрительного нерва, ни того, что в этом нерве происходит движение; но это не есть заблуждение, а простое незнание. Первою ее ошибкою будет то, что она думает, будто боль, чувствуемая ею, находится в глазу.
Если посмотреть на солнце и немедленно после того войти в очень темное место с открытыми глазами, то колебание фибр зрительного нерва, причиненное солнечными лучами, ослабляется и мало-помалу изменяется. В этом и состоит изменение, какое должно допустить в глазу. Между тем душа этого не замечает, она замечает лишь свет белый и желтый; и ее второю ошибкою будет то, что она думает, будто видимый ею свет находится в ее глазах или на ближайшей стене.
Наконец, колебание фибр ретины все уменьшается и постепенно прекращается; ибо когда какое-нибудь тело было приведено в колебание, то в нем нельзя допустить никаких иных изменений, кроме уменьшения его движения; но опять-таки не это ощущает душа в своих глазах. Она видит, что белый цвет становится оранжевым, потом переходит в красный и, наконец, в голубой. И третьим нашим заблуждением будет суждение, что в нашем глазу •или на ближайшей стене происходят изменения, которые различаются между собой не только по степени, так как цвета голубой,
' Черная бумага легко сгорает, для белой потребуется лупа большего размера или более выпуклая.
120
оранжевый и красный, которые мы видим, разнятся друг от друга совсем не в степени.
Здесь мы привели некоторые заблуждения, в какие мы впадаем относительно света и цветов; эти заблуждения ведут нас ко многим другим, как мы объясним это в следующих главах.
ГЛАВА XVI
I. Обманы наших чувств служат нам общими основаниями для извлечения весьма многочисленных ложных выводов, которые, в свою очередь, служат принципами. — II. Возникновение существенных различий — III. О субстанциальных формах. — IV. О некоторых других заблуждениях схоластической философии.
I. Как мне кажется, для лиц непредубежденных и способных к некоторому умственному напряжению, мы достаточно разъяснили, в чем состоят наши ощущения и те общие заблуждения, которые встречаются относительно них. Теперь следует показать, что этими общими ошибками пользовались как непреложными принципами для объяснения всего; что из них вывели бесчисленное множество ложных заключений, которые также, в свою очередь, послужили основаниями для других следствий, и таким-то путем постепенно составились те мнимые науки, бессодержательные и не отвечающие действительности, которыми многие слепо увлекаются; но, подобно призракам, они оставляют в тех, кто занимается ими, лишь чувства смущения и стыда за свое увлечение; их можно сравнить с тем видом безумия, когда человек услаждает себя иллюзиями и химерами. Это следует особо пояснить
Уже было сказано, что мы имеем привычку приписывать предметам наши собственные ощущения, что мы думаем, будто цвет, запах, вкус и другие чувственные свойства находятся в телах, которые мы называем окрашенными, пахучими, вкусными и т. п. Признано, что это — заблуждение. Нужно теперь показать, что мы пользуемся этой ошибкой как основанием для извлечения ложных следствий, что мы рассматриваем затем эти последние следствия как новые принципы, на которых продолжаем основывать свои умозаключения. Словом, здесь нужно показать тот путь, каким идет наш разум при исследовании некоторых частных истин, когда ложный принцип «наши ощущения принадлежат предметам» кажется ему непреложным.
С целью сделать это более наглядным, возьмем какое-нибудь тело — предположим, что нужно исследовать его природу, — и посмотрим, как поступит человек, который, например, пожелал бы узнать, что такое мед и соль. Первым делом его будет рассмотреть
121
их цвет, запах, вкус и другие чувственные свойства; определить, какие из них принадлежат меду и какие — соли, в чем они сходятся, в чем различаются, какое отношение они могут также иметь к свойствам других тел. Сделав это и допустив непреложность принципа, что наши ощущения принадлежат объектам чувств, он будет рассуждать приблизительно следующим образом.
II. Все, что я ощущаю, пробуя, разглядывая и трогая этот мед и эту соль, принадлежит им. Бесспорно же, что ощущаемое мною в меде существенно разнится от ощущаемого мною в соли. Белизна соли отличается, без сомнения, гораздо больше, чем по степени, от цвета меда; сладость меда — от острого вкуса соли, а следовательно, между медом и солью должно быть существенное различие, потому что все ощущаемое в том и другом разнится друг от друга не только по степени, но и по существу.
Вот первый шаг, который сделает этот человек; ибо, без сомнения, он решит, что мед и соль существенно разнятся, основываясь лишь на существенном различии их внешних признаков, т. е. на том, что ощущения, получаемые им от меда, существенно разнятся от ощущений, получаемых от соли; он ведь судит только по впечатлению, какое они производят на чувство. Затем он смотрит на свой вывод как на новый принцип, из которого делает другие выводы таким же путем.
III. Итак, раз мед и соль и другие тела природы существенно разнятся одни от других, то, значит, те, которые уверяют, что все различие, существующее между этими телами, заключается не в чем ином, как в различной конфигурации частиц, составляющих их, жестоко ошибаются. Ибо фигура не имеет существенного значения для различных тел, и потому, хотя бы и изменилась фигура тех маленьких частиц, из которых, как воображают, состоит мед, мед останется всегда медом, даже и в том случае, если его частицы примут форму частиц соли. Итак, необходимо должна существовать какая-нибудь субстанция, которая, соединяясь с первоматерией, общей всем различным телам, является причиною существенного различия одних тел от других.
Вот второй шаг, который сделает этот человек, и вот счастливое изобретение субстанциальных форм, этих многочисленных субстанций, которые производят все, что мы видим в природе, хотя они существуют лишь в воображении нашего философа. Но посмотрим, какими свойствами щедро наградит он это создание своего воображения, потому что, без сомнения, он отнимет у всех других субстанций самые существенные их свойства, чтобы придать их ему.
IV. Продолжаем. Так как в каждом теле природы есть две субстанции, составляющие его: одна, общая и меду и соли и всем остальным телам, и другая, являющаяся причиною того, что мед есть мед, а соль есть соль, и все другие тела суть то, что они суть, то, значит, первая субстанция — материя, не заключая в себе противоположности и будучи способна принимать какие угодно формы,