Разыскиваются
Шрифт:
– Пусть узнает, только когда нас уже и след простынет.
Дик и Энн сошли с велосипедов и не спеша вели машины в гору. Теперь можно было спокойно все обсудить, не опасаясь, что тетка подслушивает из-за угла.
Твердо решили обойтись без всякой романтической чепухи: никаких связанных простынь, спущенных из окна спальни, никаких объедков, спрятанных на дорогу, никаких кукол, которые изображали бы спящих под простыней. Дик достаточно начитался детективов и приключенческих романов.
Перед сном он не сделал никаких приготовлений; только слегка смазал дверные петли. А придя к себе в комнату, принялся
Кончив писать, он поднес промокашку к зеркалу и с радостью убедился, что видно каждое слово.
Дорогой Томми!– писал он несуществующему приятелю.
– Спешу сообщить, что мы с сестренкой удрали. Нам осточертел этот старый болван в образе дядьки, не говоря уж об этой ведьме тетке Миллисент. Следующее письмо жди из Лондона. По дороге загоним велосипеды, чтобы обзавестись деньгами...
Промокашку Дик положил на видном месте. Тетка придет в умиление от своей смекалки, если догадается поднести промокашку к зеркалу. Дик представил себе, как она разинет рот, дойдя до слова "ведьма", и ему уже чудился ее бешеный крик по телефону, когда она будет сообщать полиции о двух беглецах, удравших поездом в Лондон,
Да, это всех собьет с толку! Он вышел на лестницу открыл дверь в уборную, изорвал письмо в клочки и спустил воду.
Потом разделся, лег в постель и пролежал до полуночи, не смыкая глаз...
Время пришло. Он напялил старенькие штанишки и связал в узелок кое-какую одежду и вещицы, которыми дорожил. Тихо приоткрылась дверь. На пороге стояла бледная Энн. Крадучись, в одних носках, они сошли вниз.
Дик снял с крючка ключ от гаража.
– Чуть не забыл, - прошептал он. Вернувшись в гостиную, он схватил с рояля их фотокарточку.
– Это наш единственный портрет в доме,- сказал он.
– Пройдет несколько дней, пока им удастся достать у кого-нибудь из родни другой. Так что газетам пока придется обойтись без фотографий.
– Тебе бы прямо гангстером быть!
– засмеялась Энн. А еще через десять минут, вовсю налегая на педали, они мчались по бристольскому шоссе.
Глава вторая
В пути
Это было здорово - первые несколько миль! По обеим сторонам дороги тянулось охваченное глубоким сном предместье; безмолвные дома, в окнах ни огонька. И только на дороге кипела бурная жизнь. Огромные грузовики, громыхая, бесконечным потоком неслись с запада на восток и с востока на запад. Свет их фар подкрадывался сзади, яркий и ослепляющий. Тени Дика и Энн внезапно вырастали впереди, длинные и тощие, как тетушка Миллисент, но, с каждой секундой становясь все короче и короче, исчезали наконец под колесами велосипедов, когда грузовик с ревом проносился мимо, и тогда тьма вокруг становилась еще черней, чем прежде.
А впереди лежала вся Англия - и приключения!
Прощай душный дом, где все было так скучно так чинно, так церемонно; прощай тетушка Миллисент с ее слежкой, вынюхиванием, доносами; прощай дядюшка Монтегю с его напыщенными проповедями и плохо скрываемыми издевками над памятью их отца и матери. Не будет больше ни школы, ни уроков музыки, ни рукоделия,
– Мы свободны! Мы свободны!
– прокричал Дик, обращаясь к звездам, мерцавшим над головой.
– Мы увидим весь мир, весь, весь прекрасный мир!
– распевала Энн, и ей казалось, что из-под вертящихся колес велосипеда льется музыка.
– Поедем на Север, на родину!
– Да! Там родилась мама - в Дербишире.
– Мне всегда ужасно хотелось на Север. Горы, пещеры и все такое...
– Молодец! А ну, подбавь газку!
Миновав окраины Бристоля, свернули на север и выбрались на Глочестерское шоссе. Дик слез с машины и взглянул на часы. Было около трех.
Первое чувство восторга постепенно пропадало. Стало прохладно, хотя и стоял июль, и они жалели что не поужинали поплотней и не захватили еды на дорогу.
– Гляди-ка, светает, - сказала Энн, указывая на восток.
– Скоро можно будет где-нибудь перекусить.
– Ага! Подумать только - яичница с ветчиной! Они мчались все дальше, продолжая размышлять
о еде. Небо сияло и было очень красивое, с каждой секундой становясь светлей и светлей - от нежно-голубого к серому и, наконец, золотисто-розовому и алому. Словно новенький красный мячик для игры в крикет, выкатилось из-за горизонта солнце, и, освещенные его лучами, деревья казались плоскими и черными, будто резные декорации игрушечного театра.
– До чего красиво!- воскликнула Энн.
– Что?
– простонал из-за ее плеча Дик.
– Бедный мой желудок! Он у меня пуст, как барабан!
– И у меня, только я стараюсь об этом не думать. Где-то на колокольне пробило пять. Было уже совсем
светло. Пели птицы, и молодые зайчата, сидевшие на шоссе, при виде велосипедистов пускались наутек. Мимо проехал на велосипеде деревенский мальчик и, поравнявшись, прокричал:
– Привет!
Но в домах все еще было тихо и пусто; окна закрыты шторы спущены. А вывески просто-напросто могли свести сума:
Постель и горячие завтраки Чай с пирожками Закуски– Постель...
– протянула Энн сонным голосом.
– ...и горячие завтраки!
– эхом отозвался ее брат. Он отпустил руль и схватился за ноющую поясницу, чуть не переехав при этом курицу.
Часам к шести утра Дик и Энн окончательно выбились из сил. На опушке леса они остановились и присели на поваленное дерево. Оба продрогли, и было им как-то не по себе.
– Никогда б не подумал, что можно проголодаться еще до обычного часа завтрака!
– признался Дик.
– Но ведь обычно мы не гоним всю ночь на велосипедах.
– Да, дело, наверное, в этом.
Энн зевнула.
– А кровати у дядюшки в "Мон Плезире" были отличные.
Дик с сомнением поглядел на лес:
– Едва ли здесь есть ягоды и орехи...
– Ну, если мы застрянем до сентября... Только нет уж, большое спасибо, я не собираюсь тут торчать!
– Ладно! Не вешай носа!
Оба совсем приуныли; будущее уже не казалось столь привлекательным. Дик постарался взять себя в руки.
– Ничего, малыш! Уже десять минут восьмого. Чего-нибудь да раздобудем, если бы даже для этого пришлось дверь взломать.