Реабилитация. Путь к выздоровлению
Шрифт:
— Эй, — говорит она, — протяни руки.
Делаю, как она просит. Девушка тем временем тянется к своей дряблой черной сумке. Вижу, как винил шелушится на заплатках.
— Я в порядке, — говорю я.
— Знаю. Я поняла тебя. Просто не гони лошадей.
Мои руки все еще вытянуты, как у идиотки, пока она копается и копается.
— А, вот они, — и с этими словами она бросает мне горсть леденцов.
— Они были бесплатно, — говорит девушка, повернув лицо вполоборота. Ее мать качает головой и улыбается, а я сдерживаю слезы, выжигающие мне глаза. Затем говорю спасибо и, пока они уходят, стою, опустив голову.
После этого вбиваю адрес своей кузины
Я выполнила его условия. Никому не сказала. Ни одному человеку. Даже когда это подкосило меня. Даже когда почувствовала недомогание и начала увеличиваться в размерах, и мне пришлось бы придумывать какое-то оправдание для людей, которые что-то заметят. Я держала это внутри себя. Крепко держала. Как он и хотел.
Маршрут построен:
14 мин.
Описание маршрута: 0,7 миль
Пешком 0,5 мили, затем повернуть направо на ул. Макдугал
Пройти 0,2 мили, прибытие в пункт назначения.
Выглядит достаточно легко. Никаких скрытых поворотов. Никаких секретных проходов. Просто идти прямо, один раз повернуть, и все. Вот с такими инструкциями я могу справиться. Если придется еще думать, я, наверное, просто растворюсь в луже и замерзну в трещинах тротуара.
Иду, а ветер, бушующий между зданиями, бросает в меня свои порывы. Прохожу мимо лавчонки, торгующей фалафелем*, куда меня однажды приводила Дел, и от запаха жареной еды и лука сводит живот. Очередь выходит наружу и тянется вниз по улице. Даже в разгар зимы. Наконец, я вижу здание на Вашингтон-Сквер-парк с фиолетовым флагом Нью-Йоркского Университета, который для меня словно световой маяк.
В фойе общежития Делайлы усталый, сероватый консьерж в униформе с именем Ханниган на бейджике сидит на стуле на возвышении. Он разгадывает кроссворд и слушает негромкую ударную джазовую музыку по радио. Когда я подхожу, он поднимает голову, но ничего не говорит.
— Мне нужно увидеть Делайлу Риз.
Он снимает очки, и они падают на живот, болтаясь за шнурке, висящем на шее.
— Она должна тебя зарегистрировать. — И показывает на объявление у себя за головой, где описаны все эти правила. Также там указано, что мне необходимо оставить свой паспорт на стойке регистрации. И я еще раз благодарна сегодняшней рекомендации по подготовке. Я кладу документ перед ним.
— Дорогуша, она должна спуститься. Я не могу никого впускать без жильца.
Его слова делаются неясными, у меня начинает кружиться голова, а ноги становятся ватными. Такое ощущение, будто вся кровь выходит из меня на землю. Музыка шипит и фыркает. Чтобы не упасть, я хватаюсь за его возвышение.
— С вами все в порядке?
Опять этот вопрос. И как на него ответить? Знаю, что сейчас мне не следует быть одной. Что мне нужен кто-то.
Я киваю. И направляюсь к подоконнику. Звоню Делайле, но попадаю на голосовую почту.
Такое чувство, будто я сейчас захлебнусь в желчи желудка.
Где она?
Где он?
Звоню ему. Питеру.
Автоответчик.
Голос не слушается, и я вешаю трубку, не оставив сообщения.
Затем звоню ему еще раз.
Автоответчик.
Черт. Черт. Черт. Он что, просто исчез? Покинул эту вселенную? Оставил планету Дженезис и Питера, на которой мы разбили наш лагерь и какое-то время жили счастливо? Где мы возвели нашу собственную
Звоню ему еще раз. Ты знаешь, куда меня это приведет. Но когда я прослушиваю его автоответчик, телефон вибрирует. Текст.
Делайла: «Что случилось? На занятиях. Не могу ответить».
Улыбаюсь, представив себе, как она, прячась, пишет сообщение на каком-нибудь уроке философии или истории уличной поэзии, или где она там должна быть.
Я: «В твоем общежитии. Ты нужна мне».
Далайла: «Закончится в 10. Затем 10 минут идти. Можешь ждать так долго?»
Я: «Да».
Я думаю.
Я сделала это и не развалилась. Она не спрашивает, что происходит. Но, если бы спросила, даже не представляю, как смогла бы облачить в слова образовавшийся внутри меня ком.
Подтягиваю колени к груди и прислоняюсь к холодному окну, влажному от конденсата.
У двери останавливаются одеться две девушки. На обеих одинаковые свитера в полоску и очки в черной оправе. Девушка, которая пониже, громко говорит о каком-то прослушивании. Другая, с наэлектризованными волосами, уверяет ее, что та проделала удивительную работу и наверняка получит роль. Но девушка с громким голосом хнычет о том, что она полная обманщица, и в один прекрасный день кто-то это выяснит.
Актрисы. Когда-то я тоже называла себя актрисой.
Пару отвлекает мальчик в резиновых сапогах и коричневой шапке с ушками животного. Ноющая девушка гладит его фальшивые уши и что-то мурлычет ему на ухо. Ханниган просит их отойти от его трибуны.
Мне исполнилось двенадцать, когда я первый раз участвовала в пьесе. Это являлось важным событием, потому что я была единственным ребенком в показе. Не то, чтобы мне досталась большая роль или что-то подобное. Я участвовала в двух сценах-сновидениях. Директор был настоящий зависимый алкоголик. Самым ярким моментом его карьеры оставались съемки в приключенческом фильме с Жан-Клод Ван Даммом, где он получил ранение в шею куриной костью. Не знаю, действительно ли мне было необходимо смотреть этот фильм, но дома меня никогда слишком много не ограничивали. Наверное, поэтому отец позволил мне участвовать в спектакле любительского театра в центре города с законченным злодеем из кино. Никаких ограничений. Папа водил меня на репетиции и ждал в кафе на улице. Он знал Брэда, директора, вероятно, с заседаний, и не препятствовал. Не играл роль отца. Хотя был очень горд. Он действительно хотел, чтобы одна из его дочерей нашла себя в театре, искусстве или музыке. Его волнение ощущалось всякий раз, когда я садилась в машину после репетиции. Он сдерживался задавать мне вопросы, но выстукивал пальцами по рулю, ожидая моего рассказа.
Как бы там ни было, наш директор интересовался медитацией. Мы разогревались, выполняя дыхательные упражнения, и половина актерского состава засыпала, но мне всегда нравилось отключать голову. С тех пор я не медитировала. И после смерти отца прекратила заниматься в театре. Даже не могла представить выступление без папиного лица в зале.
Я тоже должна бы чувствовать себя мошенницей.
Пытаюсь вспомнить технику медитации, как учил Брэд, и говорю себе, что нахожусь не в коридоре взволнованного общежития. Я наедине со своими мыслями. Нет. Никаких мыслей. Я на вершине горы. Все, что слышу, это устойчивый и постоянный звук ветра.