Реабилитация. Путь к выздоровлению
Шрифт:
РОЗА: Заткнуться? Окей.
(Она запихивает в рот оставшуюся картошку фри, в том числе и ту, которой Дженезис бросила в нее).
ДЖЕНЕЗИС: Оставь немного для голодающих детей.
(Роза закрывает рот и бормочет что-то вроде: «Я затыкаюсь»).
ДЖЕНЕЗИС (Продолжая): Хорошо, хорошо. Забудь, что я подняла эту тему. Не знаю, почему он мне что-то сказал. Наверное, он просто хороший человек.
(Ванесса выходит на сцену слева и подходит к их столику. Садится рядом
РОЗА: М-м-м, что-то случилось, Ванесса?
ВАНЕССА: Джен, мне так жаль тебя, даже не представляю.
РОЗА: Расслабься, ладно? О господи! Джен не нужно, чтобы другие люди сходили с ума.
ВАНЕССА (Выпрямляясь): Ребята, у вас есть сырная картошка?
(В ответ — тишина).
ВАНЕССА: Я очень сочувствую твоей потере, Дженезис. Не знаю, что еще сказать. Мне жаль.
ДЖЕНЕЗИС: Спасибо.
ВАНЕССА: Я пыталась позвонить тебе, написать смс и все такое.
ДЖЕНЕЗИС: Я знаю. Я видела. И ценю это.
ВАНЕССА: Если тебе что-нибудь понадобится, пожалуйста, дай знать.
РОЗА: С ней все будет в порядке.
ДЖЕНЕЗИС: Конечно, Ванесса. Спасибо.
ДЖЕНЕЗИС (Колеблясь): Кажется, твои друзья пялятся на тебя.
ВАНЕССА: Ладно, я, наверно, пойду к ним обратно.
РОЗА: Давай, иди.
ВАНЕССА: Знаю, что какое-то время мы не были близки, но ты все еще очень важный друг для меня.
ДЖЕНЕЗИС: Я знаю, Ви. Не волнуйся обо мне. Роза поможет.
РОЗА: В яблочко!
ВАНЕССА (Жестикулируя в сторону своих друзей): Меня ждут. Мы идем на игру. Вы пойдете?
РОЗА: Ни за что, черт побери.
ВАНЕССА: Не стоит быть такой злобной по этому поводу.
РОЗА: Я горжусь тем, что злобная девушка!
ВАНЕССА: Моя мама хочет принести вам что-нибудь из еды, если необходимо. Для тебя, твоей мамы и сестры.
ДЖЕНЕЗИС: Ага. Элли не остается с нами.
ВАНЕССА: О, да. Извини. Я слышала об этом.
РОЗА: Что-нибудь еще?
ДЖЕНЕЗИС: Спасибо. Было бы неплохо.
ВАНЕССА (Задерживается дольше, чем нужно): Пока, ребята.
(Уходит со сцены вправо).
ДЖЕНЕЗИС: Ты была довольно грубой.
РОЗА: Меня тошнит от фальшивой жалости.
ДЖЕНЕЗИС: По крайней мере, она знакома с моей семьей.
РОЗА: Да, но правду никто не знает.
ДЖЕНЕЗИС: Это верно. Так и должно оставаться.
РОЗА: О, черт. Уже пять? Где мой глупый брат?
(Роза бросает деньги на стол, и Дженезис следует за ней со сцены).
(Свет гаснет. Конец сцены).
* Восточное блюдо; жаренные во фритюре шарики из измельчённого нута, приправленные пряностями
** Первая строка рождественского гимна.
ПЛАН ДЕЙСТВИЙ
Я сажусь в постели, волосы от пота прилипли к шее. Не моя кровать. Кровать Делайлы. Общежитие Делайлы. Сквозь филенчатые окна просачивается тусклый золотистый свет, и, осмотревшись, я вижу три пустые двуспальные кровати. Наверное, это здание было отелем или чем-то вроде того, потому что во всех комнатах есть собственная уборная, что вовсе не характерно для общаги. И меня это очень радует, потому что, сев на унитаз, обнаруживаю, что все мое нижнее белье пропитано кровью. Я пытаюсь
Вернувшись в комнату Делайлы, я вижу записку, прикрепленную к сумке:
Невероятно, сколько ты спала, леди! Надеюсь, ты в порядке. Пришлось бежать на занятия. Если я вернусь, а ты все еще спишь, поедешь в больницу. Срочно позвони или напиши! Вернусь около трех. — D
Осталась на ночь? Что? Неужели уже следующий день? А вчерашний день просто исчез? А может, ничего и вовсе не было?
Я все еще с Питером.
Я не была беременна.
Все хорошо.
Можно было и поверить во все это, если бы не кровотечение, истощение и тошнота. Но случилось то, что должно было случиться. Я там, где и должна быть, здесь — в Нью-Йорке, потому что вчера утром Питер привез меня на прием.
Мой телефон взрывается от тысячи сообщений от Розы, которая интересуется, почему меня нет в школе.
Я должна была рассказать ей. Мне не нужно было делать это в одиночку. Однако, я обещала, что не скажу. У меня урчит в животе, и я вспоминаю, что не ела, ну, как минимум последние двадцать четыре часа. Как я еще жива? Залпом выпиваю стакан воды и выхожу из комнаты Делайлы. Сейчас 13:30. Не могу ждать, пока она вернется. Я должна быть дома в Нью-Джерси и выяснить, куда ушел Питер. Почему он бросил меня в клинике. Почему я вдруг снова совсем одна.
Иду в сторону автовокзала, и, сделав быструю пересадку в метро в верхней части города, прохожу Таймс-сквер, дом на Бродвее, новогодний опускающийся шар и магазин М&M's. М-м-м. М&M's. Можно, первое, что я сегодня съем, будет М&M's? Думаю, нет. Пробираюсь по тротуарам, заполненным туристами, с их камерами и колясками, а также абсолютной неспособностью ходить по прямой. Прикрываю живот, чтобы не получить еще какую-нибудь дополнительную травму, пока плетусь сквозь толпу под мигающими шатрами. Мой отец водил меня в театр на Манхэттене, хотя мы никогда здесь не жили. Он говорил, что все хорошее происходит в центре, и я верила ему на слово. Представляю, что сейчас нахожусь на сцене, а не пытаюсь бороться с толпой и серым городским снегом. Повсюду разноцветные огни — красные, желтые, синие, зрители бросают розы к моим ногам, и я так сильно улыбаюсь, что на глазах выступают слезы. Я кланяюсь и посылаю воздушные поцелуи, кланяюсь и посылаю воздушные поцелуи.
Чтобы купить билет в кассе, использую свою экстренную кредитную карту. Мне еще предстоит выслушать об этом. Клянусь, должно быть, у бабушки с дедушкой все время работает монитор компьютера, а вдруг я что-то куплю. Тогда они смогут спросить меня об этом. Поэтому вчера я платила наличными. На вопрос об этой трате денег мне абсолютно не хочется отвечать. Никогда. По крайней мере им. Пробираюсь в зал ожидания, потому что следующий автобус отправляется через двадцать минут. Парень моего возраста с дредами на голове, стянутыми в конский хвост, и с собакой в рюкзаке играет на аккордеоне. Его голова падает вперед, и он с усилием поднимает ее обратно. Собака немного скулит. Я сижу на жестком пластиковом стуле и пытаюсь отыскать телефон, чтобы позвонить Питеру.