Реализаты
Шрифт:
– Совместим?
– предложил морф.
– Настоящая няня должна уметь всё.
Он спрыгнул со стола, и пространство за ним дрогнуло, вспучиваясь на столах тарелками с запеканкой.
– Кто хочет сказку?
– Я! Я! Я! Я!
– заволновалась группа.
– Тогда полдник.
– Жил-был город, - сказал он спустя минуту рассаженным за обеденные столы детям.
– Он был очень большой, очень-очень большой, сложный и ужасно старый, такой старый, что не помнил не
Морф двинул пальцами, и на месте стены с аппликациями медленно всплыла объёмная панорама ночного мегаполиса.
– Сколько он себя помнил, город, в нём всё время что-то куда-то бежало. Равномернее всех бегали электрички метро: они так слаженно сменяли друг друга утром и вечером, что городу казалось, будто бы они вообще никогда не устают, хотя это, конечно же, было совсем не так. А ещё по утрам в городе просыпались люди. Кто-нибудь знает, кто такие люди?
Мальчик прищурился и многозначительно оглядел притихшую группу.
Нет, зачарованно закачала головками группа.
– Ага!
– заговорщицки прошептал он, подбирая фокус.
Панорама на стене поехала, укрупняясь, пока на переднем плане не показался летящий вдоль Симферопольского шоссе в сторону космодрома Остафьево старенький флаер, в истрёпанной кабине которого устало и беззвучно ругались мужчина и женщина.
Потом изображение сместилось чуть левее и выдало закреплённое на заднем сиденье цветное детское кресло с нарисованными гномиками и сидящего в нём малыша.
– Так вот, - продолжал морф.
– Люди, как и электрички метро, ворошились в городе круглосуточно, и иногда городу даже казалось, что случись когда-нибудь так, что все люди исчезнут, и сам он тоже исчезнет.
Ребёнок во флаере был маленький - годика полтора, с белым пушком на голове и большими наивными глазками.
Девочка, подумала женщина, это девочка.
– Город не любил своих людей, - тем временем снова продолжал морф, пока картинка за его спиной меняла ракурс.
– Он вообще не умел любить. Так же, как, например, не умел плакать или бояться. Пока живущие в нём люди занимались всей этой ерундой, город деловито пыхтел паром в турбинах атомных станций, гудел километрами высоковольтных кабелей, подбрасывал в космос и выуживал из него спутники и грузовики.
Картинка с сидящей в детском кресле малышкой изменила резкость, и стало видно, как в окне за ней тянется далеко внизу усыпанная жёлтыми звёздами фонарей наземная трасса.
А потом морф моргнул.
Одновременно с движением его век картинка его тоже мигнула: старенький красный флаер резко ушёл в сторону, и взамен него возник падающий на Остафьево почти по отвесной прямой лунник.
Звук у картинки так и не появился, но чей-то детский голос отчётливо произнёс:
– Злая какая-то у тебя сказка.
–
– оживился морф.
– Да, - сердито сказал тот же голос.
– Там же люди.
– Да. Но люди не только там.
Морф улыбнулся, и картинка его снова мигнула: малышка во флаере старательно выкарабкалась из своего кресла, ткнула обеими ручками в стекло иллюминатора, и оказавшийся в самом фокусе раскалённый докрасна неуправляемый лунник сперва замедлил падение, а затем медленно и величаво растаял в фиолетовом сумраке.
48. 2330 год. Мэтт.
Почти всё население бывшей Альфы временно осталось в Гонггаре.
После того, как морфы покинули городок, близнецы-телепаты в сопровождении военных отбыли в Женеву, и местный космопорт снова опустел.
Пока где-то там, далеко, едва ли не в соседней галактике, Америка и Европа изо всех сил встречали наступившее рождество, здесь, в этой, хозяин гостиницы, индус по имени Харшад и его жена Джита затеяли за месяц до будущего Лосара ежегодную генеральную уборку, - с переделкой и покраской первого этажа.
Жизнь продолжалась. Зима время от времени сыпала сверху мелким колючим снежком, воздух по утрам был прозрачным, холодным и вкусным, далёкое небо - лиловым, а земля - красивой, диковинной и неустроенной. Рядом с Мэттом по-прежнему были родители и реализаты, и большего он не желал.
Большая часть его страхов, связанных с неизвестностью, так или иначе притупилась к концу прожитой в горах недели. Почти ничего не зная ни о "неповторимой тибетской физиономии", ни о рассыпавшихся по земным городам морфах, он ни капельки не тяготился своим незнанием.
Последние три дня он жил в одной комнате с Лукашем и Робертом.
За это время томимый бездельем Лукаш без всякого шаманства соорудил на заднем дворе гостиницы четыре крыльчатых ветрогенератора и сплёл что-то около двух километров разноцветных светодиодных гирлянд. К концу его стараний стены, столбы, балки под крышей патха-сала и даже земля во дворе - всё было усеяно мириадами светящихся бусин.
А потом оказалось, что Джита очень любила детей и горы.
Каждое утро она, уже одетая в яркую голубую коротайку, будила их маленькое братство настойчивым стуком в дверь.
– О, как мне плохо!
– громко стонал в ответ Лукаш.
– Мне нужны двойная доза пале и срочное переливание молока!
И смеющаяся Джита оставляла у двери пале, молоко и сваренное мамой невероятно вкусное абрикосовое варенье.
Когда на этот раз Мэтт, уже проснувшийся, перекусивший и одетый, выбежал в усыпанный гирляндами двор, голубые и жёлтые огоньки показались ему волшебными звёздами, а сама Джита с висящим за спиной хангом - беременной предстоящим рассветом богиней Эос.