Реальная жизнь
Шрифт:
– Ага, понятно, – откликнулся он. – Значит, ты не занимаешься этим профессионально.
Все мое тело напряглось, словно защищаясь – как если бы он меня толкнул.
– Думаю, все зависит от того, что подразумевать под «профессионально», – проговорила я. – Я пою перед публикой. Иногда мне за это платят, иногда нет: ну какой артист откажется покрасоваться на сцене, пусть и бесплатно. Поэтому, возможно, под твое строгое определение я не подхожу.
Я пыталась соответствовать тому мужчине, каким запомнила его с первой встречи, старалась держаться холодно и сухо – как умела Лори, – но, похоже, его это только сбивало с толку. Он изменился, и меня это дезориентировало – будто поднимаешься по лестнице в темноте и думаешь, что впереди еще одна ступенька. Спотыкаешься, и мир уходит из-под ног.
– Ты вроде бы
Пока я пыталась придумать остроумный ответ, подошел официант и стал перешучиваться с Максом, подкалывать его – мол, заставил девушку ждать. Макс откликался в эдакой потакающей манере – уж мы оба понимаем, что я тебе просто подыгрываю. Я до боли вонзила острие каблука в икру другой ноги. «Держи себя в руках. Хватит строить стерву. Ему это не нравится».
Когда официант ушел, Макс непринужденно, словно мы только что сели за стол, поинтересовался, бывала ли я в Нью-Йорке. Нет, ответила я, я вообще нигде не была. Он сказал, что одно время жил там и до сих пор иногда наведывается по работе.
– Очень странный город, – продолжал он. – Там можно делать все, что хочешь. И когда хочешь. Помнишь, как в детстве представляешь себе взрослую жизнь? А потом вырастаешь и обнаруживаешь, что все гораздо скучнее. Однажды – дело было в феврале…
Официант принес бутылку вина и чистый бокал для меня и налил нам обоим. Я молчала и слушала – это казалось мне самым безопасным.
– Мы целой компанией решили проветриться после работы, – рассказывал он, – и зашел разговор о лете. Все застонали, как соскучились по теплу. Кто-то из нашей компании сказал, что знает один бар на крыше. С обогревателями. И гриль там круглый год. Времени было два часа ночи, но мы взяли такси и поехали туда – и внезапно наступило лето. Летняя ночь как она есть – в воздухе аромат мяса, в лицо пышет жаром. Забавное дело, – продолжал он. – В Нью-Йорке всегда можно определить, кто местный житель, а кто турист, потому что приезжие бредут по улицам, задрав головы. Как дети, которые пытаются отыскать в толпе родителей. Я тоже этим грешил. Никак не мог к ним привыкнуть – к этим громадинам, – хоть и прожил там несколько лет.
– Жалеешь, что уехал?
– Да нет, наверное. Недавно мне, кстати, предлагали снова перебраться туда. Но я отказался. Я же в деревне вырос. Постоянно жить в городе не по мне.
Макс стал рассказывать, как однажды, когда только переехал в Лондон, еще до появления гугл-карт, попытался пешком дойти от «Эджвер-роуд» до «Эджвера», полагая, что они должны быть где-то рядом [1] , – и меня начало отпускать. Я поняла, что это не проверка. Он не пытался поймать меня на ошибке и завалить. Наоборот, старался развлечь. И даже, как мне казалось, произвести впечатление. Официант принес еду и долил вина в бокалы, и я внезапно ощутила прилив счастья. Пусть эта новая его версия перекроет старую, решила я, пусть он таким и останется.
1
«Эджвер-роуд» – название двух станций метро в центре Лондона. «Эджвер» – конечная станция Северной линии лондонского метро, расположенная в пригороде. Здесь и далее – примечания переводчика.
– А ты когда переехала в Лондон? – поинтересовался он.
– Не так давно. Летом. В сентябре началась учеба.
– И как тебе здесь?
– Да ничего.
– Ничего? А где ты живешь?
– У одной супружеской пары. Они сдают комнаты в мансарде. Лори тоже у них живет. Помнишь Лори? Ты видел ее в тот раз.
– Официантка?
– Вообще-то она писательница. В основном пишет для театра – пару ее небольших пьес даже ставили, – но сейчас она работает над романом… В общем, там мы и познакомились. У супругов П. Лори порвала с парнем, с которым прожила несколько лет. Как раз весной. И въехала к ним одновременно со мной.
– Так значит, вы живете на чердаке, как настоящая богема? – проговорил он. – Как романтично!
Он улыбался, и – сама не знаю, как это вышло, – я поймала себя на том, что уже описываю ему нашу
– Ага, – сказала я. – Романтично – не то слово! У них живет старый кот с сальной шерстью, который постоянно гадит мне в туфли. Во всех буфетах – старые открытки. Представляешь, поздравления с днем рождения, с Рождеством, с рождением ребенка – и так аж до семидесятых. Наши с Лори комнаты, до того как мы въехали, служили просто складом. Хозяева даже не потрудились их прибрать – просто вынесли все свое барахло на площадку, так что теперь там горы коробок. Всякая ненужная кухонная утварь. Рваное постельное белье. Скатанные ковры. Лошадка-качалка. Однажды мы попытались все это сдвинуть – надоело спотыкаться в темноте, – но, когда подняли первую коробку, увидели, что под ней копошится куча моли. То есть реально куча! Хоть горстями собирай!
Макс засмеялся, и его смех мне польстил.
– Что они за люди? – полюбопытствовал он. – Эти П.?
– Что за люди? Ну, они спят на полу на матрасе. Однажды, когда их не было, я зашла к ним в комнату. Там настоящий свинарник – простыни в пятнах, бутылки рома на полу; зато в шкафу куча красивой одежды: шелковые платья миссис П., кардиганы от Агнес Б. Понятия не имею, куда она их носит и носит ли вообще, но, судя по всему, деньги у них есть. Дом тоже немаленький, но в большую часть комнат нам заходить запрещено. Они не очень-то стараются, чтобы мы чувствовали себя как дома. Не любят, когда мы подолгу торчим на кухне. И требуют не наполнять ванну выше определенной отметки. Когда мы выходим из ванной, мистер П. прокрадывается туда и проверяет, докуда стояла вода, и, если решит, что мы наливали слишком много, поднимается к нам орать, хотя мы еще в одних полотенцах. А, и к тому же у них вечно закрыты все окна. А рамы проклеены малярным скотчем. Мне кажется, они верят в ядовитые споры или что-то в этом роде.
Принесли еще одну бутылку вина. Я и не заметила, как он ее заказал. Макс между тем перестал смеяться и посмотрел на меня с внезапной серьезностью.
– А сама-то ты как на все это смотришь? – спросил он.
– В смысле?
– Ну, ведь то, что ты рассказываешь, ужасно. Как ты относишься к тому, что тебе приходится так жить?
Судя по его виду, он ожидал от меня всей правды, и я, даже не успев ни о чем подумать, тут же ее и выложила. Поведала ему о миссис П. Как она бубнит часами, перескакивая с одного на другое, – рассказывает о своих детях, о банке, в котором сократили часы работы, о том, какой ужас творится в близлежащей школе, или о своих проблемах со здоровьем, или о программе передач Радио-4, которая-де становится все хуже. А я стою перед ней, глядя, как часы отсчитывают минуту за минутой, и чувствую, что она просто сливает мое время в компостную яму, вырытую в их саду. Я рассказала ему, как мы с Лори проводим вечера. Как часами сидим в интернете, листая бесконечные фотографии комнат, которые можно снять, но, что бы мы ни находили, все гораздо дороже, чем у П. Я рассказала ему о Митчем-роуд. Как каждый раз, делая вдох, представляю себе, что все, что я вижу вокруг, оседает в моих легких, словно песок на дне пробирки. Как все окрестные улицы похожи на нашу: дома уходят вдаль, сколько хватает глаз, совершенно неотличимые друг от друга. Идешь по тротуару и заглядываешь в окна, и всюду стоят кровати. Кровати в гостиных. Кровати под окнами, которые открываются прямо на дорогу, так что можно заглянуть внутрь и увидеть людей, валяющихся в постели в одних трусах. Кровати, которые едва скрывает грязный тюль. Кровати в цокольных этажах, где стекла забраны решетками. Как я все это ненавижу. Я призналась ему, как я все это ненавижу. Все эти кровати. Всех этих людей. И осознание того, как мало места человеку надо. Хоть волком вой.
– Но чего же ты хочешь? – спросил он.
– Чего я хочу?
– Да. Зачем тебе все это? Каков план?
– Ну, не знаю, – пробормотала я. – Наверное, в итоге я надеюсь сделать какую-никакую карьеру…
– Не верю, – сказал он.
– Что значит – не веришь?
– По-моему, ты не вполне честна. Знаешь, что я думаю?
– Нет. Пожалуйста, просвети меня.
– Думаю, что какой-никакой ты не удовлетворишься, Анна. Такое ты производишь впечатление. В тебе есть внутренняя сила – это видно. И не надо этого умалять.