Реальная жизнь
Шрифт:
– Я… Какой ответ ты от меня хочешь, Хосе?
– Такой, который не разбил бы мне сердце еще больше, но это вряд ли то, что я получу сегодня, – пробормотал он, не решаясь встретиться взглядом с Дани, заметив тень беспокойства, мелькнувшую на ее лице.
– Хосе, о чем ты говоришь? Что происходит? Почему ты поднял эту тему? – прикоснулась она к его предплечью, снова приподнявшись на локтях. – Хосе, не молчи, пожалуйста…
– Ты… точнее, мы потеряли ребенка. Ты больше не… – вытирая скатившуюся по щеке слезу, прошептал Хосе так тихо, что Даниеле пришлось приблизиться к нему вплотную, чтобы
Она зажала себе рот ладонью, чтобы не заорать на всю палату от пронзившей сердце боли. Это она во всем виновата. Она не хотела этого ребенка. Она была не рада ему.
Она виновата в том, что глаза Хосе потеряли теплоту, которую всегда излучали. Она виновата в том, что не может ответить ему любовью. Только она виновата в том, что, выскочив под колеса машины, лишила Хосе счастья стать отцом ее ребенка.
– Мне очень жаль, – из последних сил сдерживала она слезы, хотя желание разрыдаться превышало все остальные. – Прости меня, Хосе.
– За что? – недоуменно уставился он на нее, не совсем понимая, в чем Дани винит себя и почему она просит прощения.
– За то, что все так получилось, – всхлипнула Даниела, комкая в руках простынь. – За то, что причиняла тебе боль. За то, что…
– Ты жива и это самое главное, – погладил Хосе ее по голове, надеясь успокоить ее и успокоиться самому. – Мы еще сможем иметь детей. Врачи сказали, что с этим проблем не должно быть. Просто слишком сильный был удар.
– Я не…
– Но ты ведь этого не хочешь? – отчаянно усмехнулся Хосе, понимая состояние Даниелы и, кажется, даже читая ее мысли.
– Что мне сделать, чтобы ты не ненавидел меня? Ты мне очень дорог. Но мне так жаль.
– Ага, ага, – встал он с кровати и отошел на пару шагов. – Маловероятно, что это хоть как-то исправит нашу с тобой ситуацию.
– А если я скажу, что это был не твой ребенок? Я и Норман переспали несколько раз в июне, когда он был здесь…
– Ах, ну если так, – всплеснул руками разочарованный сейчас во всем мире мужчина, – это же сразу все меняет. Мне, знаешь, даже дышать как-то легче стало.
– Не надо так, пожалуйста.
– А ты не говори ерунды! – взревел Хосе, меряя палату большими шагами. – Врач сказал мне точный срок твоей беременности. И я умею считать. И вроде не дурак. Хотя, нет, вру, еще какой дурак, что позволил себе мечтать о том, что ты будешь моей. Теперь ты свободна. Можешь вернуться к нему! Он будет счастлив, я уверен!
– Хосе… Я не буду счастлива, если буду знать, какую боль испытываешь ты, – потянулась к нему Дани, свешивая ноги с больничной койки. Возможно, она даже сможет встать, ведь у нее всего лишь трещина, не перелом.
– Ляг на место! – дернулся в ее сторону Хосе, останавливая от необдуманного поступка. – Я буду в порядке. Когда-нибудь буду.
========== Часть 76 ==========
Когда наступает примирение, то о самом страшном горе рассказываешь без эмоций, так, будто оно стряслось с кем-то другим. Но даже смирившись, можешь поведать о минувшей истории, как об интересном происшествии. Лорел Гамильтон «Обсидиановая бабочка»
Несколько дней, проведенных Даниелой в больнице после случившегося, показались для нее сущим адом. И даже продолжающий ее навещать Хосе не спасал от тоски и внутренних переживаний,
Хосе не винил ее в том, что произошло. Он ни разу не сказал ей, что она испортила ему жизнь, он вообще почти перестал с ней разговаривать, приходя и просто устраиваясь в кресле напротив ее кровати. Он смотрел на нее, лежащую на больничной койке, свернувшуюся в клубочек, и казалось, что хотел запомнить навсегда. Иногда он, перебарывая себя, позволял себе присесть рядом с Дани на кровать и провести рукой по ее волосам, в ответ получая вымученную, но все-таки улыбку.
Правда, от него она больше не видела той самой яркой улыбки, показывающей восхитительные ямочки на его щеках. Не слышала его заливистого смеха, не было ничего из того, что когда-то привлекло ее в нем. Он закрылся в своем собственном мирке, лишь изредка уточняя о ее самочувствии и, кажется, постепенно отпуская ее от себя.
– Уверена, что сможешь сама добраться до своего места? – стоя на верхушке трапа и бережно поддерживая Даниелу за талию, спросил Хосе. Он не знал, готов ли он к тому, что она улетает, но и не мог больше держать ее при себе. Она ему больше не принадлежит. И, судя по тому, с какой скоростью она собирала вещи: свои и детей, она отчаянно нуждалась в том, чтобы сбежать от него. И, возможно, от того, что мучило ее…
– Я постараюсь. Ты и так уже сделал слишком много, купив билет и для себя, чтобы пройти к самолету вместе со мной, – перенесла весь свой вес на здоровую ногу Дани, одной рукой крепче вцепляясь в перила трапа.
– Это пустяки, – отмахнулся Хосе, действительно, не считающий это чем-то выдающимся. Ведь не будет же он говорить ей, что побыть в ее обществе еще несколько, пусть и болезненных, минут – спасение для него.
– Прости меня. Мне очень жаль, – всматриваясь в его потускневшие глаза, прошептала Дани, когда стюардесса попросила ее зайти внутрь салона.
– Хорошо, – кивнул ей Хосе, легко целуя в щеку и подталкивая к протянувшей ей ладонь девушке. – Позаботьтесь о ней, пожалуйста, – попросил он улыбающуюся ему стюардессу, прежде чем спуститься вниз.
– Обязательно! – еще шире улыбнулась девушка.
Полет не был утомительным, благодаря принятой Даниелой дозе снотворного, без которого ей не удавалось заснуть еще ни разу в эти дни. И она, правда, собиралась справиться со всем сама, но облегченно выдохнула, увидев встречающих ее родителей с Алексис в коляске и показывающего сестренке рожицы Мингуса. Непрошенные слезы покатились по щекам, и это не потому, что ей было жалко себя, а потому, что в ее жизни были люди, которым она была нужна несмотря ни на что. И, наверное, именно им она могла бы рассказать главную причину ее возвращения в Нью-Йорк, но все равно решила остановиться на более приемлемой для всех – «требование редактора».