Ребро Адама
Шрифт:
Дверь в маленькую комнату открыта, и Бабушка со своего лежбища тревожно прислушивается к тому, как на экране старенького черно-белого телевизора Валентин Зорин ласково сопротивляется двум американским сенаторам.
Раздается телефонный звонок.
– Мам, если это Мишка - я ушла на дискотеку, - говорит Настя, разглядывая в журнале эволюционный процесс эмбриона и пожирая аскорбинку.
– Алло!
– поднимает трубку Нина Елизаровна.
– Да… Это я.
Потом она долго молчит - слушает. И наконец спрашивает тревожно:
–
И снова долго слушает.
– Мне и самой очень жаль, - искренне говорит Нина Елизаровна.
– А может быть, вы придете к нам послезавтра? У мамы день рождения… Только свои. Удобно! Удобно!.. Что вы! Да. Часам к пяти. И, пожалуйста, не покупайте больше цветы у Белорусского, а то по миру пойдете. И вам спокойной ночи.
Она кладет трубку и перехватывает внимательный взгляд Насти.
– Кто это, ма?
– бесцеремонно спрашивает Настя.
– Ты не знаешь.
– Интересное кино! «Только свои» - и я не знаю.
– Милый и одинокий человек… Тебе достаточно?
И снова раздается телефонный звонок.
– Меня нет дома!
– тут же опять предупреждает Настя.
– Да!..
– берет трубку Нина Елизаровна.
– А, Сашенька… Ну, конечно. Послезавтра к пяти. Да. Мы решили чуточку раньше, чем обычно, потому что Лидочка на следующий день очень рано улетает в отпуск. Хорошо, - она прикрывает трубку рукой, спрашивает у Насти: - С папой будешь говорить?
Настя вскакивает с дивана, хватает трубку:
– Привет, папуль! Все в ажуре, не боись… Ага. Придешь? Порядок. Ну да?! Обалдеть! Какой кайф! На липучках или на шнурках? Ну, дают загранродственники! Погоди, па! Мама! Бабушка, папина, прислала мне из Израиля кроссовки! Точно такие же, как были у их сборной на Олимпиаде в Сеуле!..
– Я очень рада - за тебя, за папу, за сборную, за Израиль, - бормочет Нина Елизаровна, приметывая заплату к пододеяльнику.
– Ладно! Все! Целую. До послезавтра. Передам! Привет, - говорит Настя и кладет трубку.
Тут же снова звонит телефон. Утеряв бдительность, Настя автоматически поднимает трубку:
– Алло!
– лицо ее принимает жесткое, безразличное выражение, голос становится мерзко-металлическим: - Меня нет дома. Я на дискотеке. Вернусь поздно. И прошу мне не звонить. Вообще никогда.
И Настя снова укладывается на диван.
– Ты с ним поссорилась?
– осторожно спрашивает Нина Елизаровна.
– Мамуленька, разбирайся со своими делами, - покровительственно советует ей Настя.
– Я смотрю, у тебя их невпроворот. А я уж как-нибудь сама. Договорились? И переключи, пожалуйста, на бабушкину программу. Там уже началось.
Нина Елизаровна покорно встает и включает «Спокойной ночи, малыши». И снова садится за швейную машинку.
– И сдвинься в сторону, а то бабушке из-за тебя ни хрена не видно, - говорит ей Настя и погружается в изучение журнала.
Часам к
У подьезда стоит Мишка с перевязанной головой.
Лида в испуге шарахается, но тут же узнает его:
– Господи, как ты меня напугал!.. Миша, что с тобой?
– Да так, - криво усмехается Мишка.
– Лидия Александровна, вы не могли бы…
– Я не Александровна, а Викторовна.
– Но вы же сестра Насти?..
– Да. И тем не менее, я - Викторовна.
– А она Александровна… - ничего не понимает Мишка.
– Это у нас такое маленькое семейное хобби - каждому свое отчество, -улыбается Лида.
Когда Лида осторожно входит в совершенно темную квартиру, Нина Елизаровна говорит ей со своего дивана сонным голосом:
– Доченька… Там в кухне - все на столе. Покушай, детка.
– Спасибо, мамуля.
Лида тихо пробирается к Настиной раскладушке, опускается на корточки и трогает Настю за плечо:
– Настюхочка… Там Мишка внизу. Просит тебя на секунду выйти.
Настя открывает глаза, свешивается с раскладушки и заглядывает под стол, чтобы убедиться, спит мать на своем диване или нет.
И тихо говорит Лиде:
– Лидуня, если тебе нетрудно, спустись к нему и пошли его… - Настя берет Лиду за воротник, притягивает к себе вплотную и что-то шепчет ей на ухо.
– Что?! Что ты сказала?!
– в ужасе отшатывается Лида.
И тогда Настя достаточно громко повторяет:
– Я сказала, чтобы он пошел…
Нина Елизаровна на своем диване зажмуривается и зажимает уши руками.
На светящемся будильнике два часа ночи. Не спит Нина Елизаровна. Уткнулась глазами в спинку дивана…
Настя не спит на своей раскладушке. Смотрит в закрытую дверь бабушкиной комнаты, злобно вытирает взрослые слезы с детского лица.
В маленькой комнате все ворочается и ворочается с боку на бок Лида. Тоже никак не может уснуть…
Да и Бабушка - неподвижная, немая, почти не дышащая, вонзила открытые немигающие глаза в потолок, на котором вздрагивает отблеск уличного фонаря.
И всплывают в остатках бабушкиной памяти ее постоянные беззвучные черно-белые видения…
(i)…Тогда, в сорок девятом, она проснулась от звука подъехавших к дому машин. Тихо выскользнула из широченной постели, где на второй подушке сладко посапывал Друг, метнулась к окну и увидела «эмку» и «воронок» у подъезда…(/i)
(i)…Потом трясущемуся, растерянному Другу его помощник предъявлял ордер на арест, а еще один подавал Бабушке уже заранее заготовленные листы протоколов, и она, сидя за туалетным столиком в ночной рубашке, подписывала их с одной и другой стороны. Друг увидел, что Бабушка подписывает протоколы, закричал, забился в истерике, упал на колени, подполз к ней, стал целовать ей ноги, рыдая и умоляя не подписывать эти страшные листы.(/i)