Ребут
Шрифт:
Она выжидательно посмотрела на меня, но я ничего не сказала. Эвер опять перевела взгляд на свою тарелку в разочаровании.
— Еда заставляет меня чувствовать себя немного лучше. Менее слабой, — добавила она.
Я почувствовала что-то, возможно, опять это чувство вины, и быстро перенесла свое мясо на ее тарелку. Она посмотрела на меня и улыбнулась с благодарностью
— Ты можешь взять и мою еду тоже, — сказал Двадцать два, начав пододвигать свой поднос.
Я схватилась за край подноса и толкнула его обратно, бросив на
— По крайней мере, съешь немного. Тебе понадобятся силы для тренировок
— Почему ты можешь делать это? — спросил он, указывая туда, где мое мясо было раньше.
— Потому что я говорю тебе что делать, а не наоборот.
Эвер захихикала, когда сунула гигантский кусок говядины в свой рот.
— В любом случае, я предпочитаю мясо.
— Смогу ли я когда-нибудь говорить тебе, что делать? — спросил он меня.
— Я в этом сомневаюсь. — Я схватила свой поднос и поднялась на ноги.
— Нет, пожалуйста, не уходи.
Это была Эвер, ее глаза расширились и умоляли. Она выглядела, как тринадцатилетняя девочка, которую я встретила много лет назад, сидящей на кровати, совершенно напуганной, чтобы быть в комнате с Сто семьдесят восемь. Она не говорила мне ни слова целый месяц. Однажды она просто сказала: “Я из Нью Далласа. А ты?” и продолжила говорить, словно мы были друзьями с самого начала. У нее дома остались четыре сестры, и я думаю, что она, в конце концов, решила, что ей придется принять меня как своего рода замену или она сойдет с ума.
Тем не менее, я бы никогда не догадалась, что была каким-то утешением для нее. Я хотела сидеть сложа руки и наслаждаться ощущением нужности, чувством того, что есть кто-то, кому нравлюсь я, не смотря на мой номер и криминальные навыки.
Я села. Это казалось правильным решением. Эвер благодарно улыбнулась, и я улыбнулась в ответ.
Двадцать два внезапно стал выглядеть таким обрадованным, что я опустила глаза на свою тарелку и сосредоточилась на поедании бобов.
Низкий рык разбудил меня посреди ночи. Я перевернулась на своем матрасе, моргая в темноте.
Эвер стояла над моей кроватью.
Я резко села, мое сердце бешено колотилось. Рычание прекратилось, и ее светящиеся глаза впились в мои.
— Эвер? — прошептала я.
Она бросилась на меня, и я cлезла с кровати и пересекла комнату. Девушка обнажила зубы, повернувшись, чтобы посмотреть на меня.
Я прижалась спиной к стене при ее приближении, мое сердце колотилось быстрее, чем когда двадцать городских гнались за мной с зажженными факелами и различными кухонными ножами. Я несколько раз ударила ножом, прежде чем мне удалось убежать от них, но какая-то безоружная, рычащая Эвер была страшнее.
— Эвер! — сказала я на этот раз громче, и нырнула под ее руку, когда та бросилась на меня снова.
Я пробежала через ее кровать и бросилась к кнопке вызова. Я отчаянно нажала несколько раз на нее, пока Эвер не набросилась на меня сверху. Ее
Она врезалась в стеклянную стену и вскочила на ноги, наклонив голову вбок, как бы рассматривая свою добычу. Я сжала кулаки, жар борьбы порывался сквозь мое тело. Она накинулась на меня, и я упала на колени, хватая одну из ее лодыжек.
Девушка с визгом распласталась на земле, и я подвернула ее ногу, пока та не хрустнула. Она издала крик, который, наверное, разбудил все крыло. Эвер снова бросилась на меня, пытаясь балансировать на одной ноге, так что я сломала ей и вторую.
Она рухнула плашмя на спину, слегка поскуливая. Я села на кровать, глядя на дверь. Люди должны были быть в пути.
Но к тому времени, как ноги Эвер зажили, они так и не пришли. Я сломала их еще раз, прежде чем она успела встать на ноги, закрывая уши своими руками, когда та начала выть.
Они так и не пришли.
Они, должно быть, знали об этом. Эти люди, эти ублюдки, должно быть, знали, что Эвер потеряла рассудок и напала на меня, что я снова не спала всю ночь, наблюдая за ней, даже после того, как она потеряла сознание
Они знали, и им было всего равно.
Я не должна была удивляться — ребуты были достоянием, не людьми — но все равно ощущала гнев, сжимавшийся в груди. Мне всегда было предоставлено чуть больше свободы действий, немного больше уважения из-за моего номера и послужного списка.
Но их не волновало то, что случилось с нами.
Люди в трущобах знали, что КРРЧ не волновала забота о них. Я знала это с детства. Они могли быть “спасителями” своего поколения людей, которым они помогли бороться в войне против ребутов, но не нашими, голодающими и умирающими в трущобах.
После того, как я стала ребутом, они накормили меня и одели, и я подумала, что они уважали меня как лучшую. Я думала, что, может быть, они не такие уж плохие.
Может быть, я ошиблась.
Когда настало утро, я вышла из комнаты прежде, чем Эвер пошевелилась, но, когда я пошла в душ после моего побега, то обнаружила, что выискиваю ее в море ребутов. Некоторые одарили меня странными взглядами, на которые я не обратила внимания. Мне нужно было поговорить с ней, и это был единственный способ.
Эвер не узнает, что это я сломала ей ноги четыре раза прошлой ночью. Она даже не узнает, что они сделали с ней.
Только если я ей не расскажу об этом.
Она вышла из раздевалки, одетая в одно полотенце. Девушка остановилась и посмотрела на меня с любопытством. Я жестом показала ей продолжать идти, и она это сделала, зайдя за занавеску и задернув ее.
Я осмотрела душевую быстрым взглядом, чтобы убедиться, что никто не наблюдал за нами, и юркнула за занавеску к ней.
Она повернулась и приподняла бровь, легкая улыбка изогнула краешки ее рта. Я покраснела, когда попятилась назад, наткнувшись на занавеску.