Редактор Линге
Шрифт:
Да, «Новости» не хотли принимать участія въ этой ненависти; Линге въ другихъ вещахъ уже значительно улучшилъ тонъ прессы, онъ и въ этомъ направленіи хотлъ поднять уровень норвежской журналистики; больше всего достигнешь, дйствуя, какъ культурный человкъ. И такъ легко бгало перо Линге, такъ сквозила правда въ его доказательствахъ, что нападки на него постепенно прекращались; было очень немного такихъ, которые не признавали за нимъ искренняго желанія поднять нравственный уровень журналистики.
Оставался еще «Норвежецъ». Кротко и врно онъ не измнялъ своимъ, коптлъ надъ своей древней либеральной точкой зрнія; никакого измненія въ его взглядахъ не было, и онъ изо всхъ силъ старался предотвратитъ этотъ переворотъ. Но сила «Норвежца» была не въ нападкахъ; сила его заключалась въ томъ,
Въ эти дни «Норвежца» постигла неожиданная радость, — твердость его убжденій была награждена. Цлыми массами являлись новые подписчики, старые врные либералы, отпавшіе отъ «Новостей», сдые ветераны, главари партіи. Въ первый разъ Линге былъ такъ не понятъ публикой; никогда еще онъ такъ смшно не попадался. Но онъ это не оставитъ такъ, никогда, — настанетъ и его время посмяться. Въ чемъ его упрекаютъ? Разв его газета не единственная читаемая газета? «Норвежецъ», который, такъ сказать, находится при послднемъ издыханіи, вздумалъ снова воспрянуть духомъ, вздумалъ жить: онъ получилъ новыхъ подписчиковъ и хотлъ существовать теперь наравн съ «Новостями».
Хорошо, пусть онъ существуетъ, несмотря на вс его недостатки, — онъ, все-таки, товарищъ по убжденіямъ; пусть онъ живетъ! Линге не завидуетъ, пусть у него останется этотъ жалкій кусокъ хлба.
Онъ зналъ, что у него въ город есть свой большой кругъ читателей. Христіанія не могла обойтись безъ него; здсь онъ былъ въ своей сфер; какое значеніе это имло, если нсколько человкъ отказалось отъ его газеты. На ихъ мсто появились другіе читатели, люди, политическіе взгляды которыхъ онъ затронулъ своимъ теперешнимъ образомъ дйствій. Да, да, онъ и не такіе бури выдерживалъ.
Каждый разъ онъ разспрашивалъ Лепорелло, какъ относится городъ ко всмъ этимъ вещамъ, что думаетъ городъ объ этомъ? Что говорятъ объ этомъ въ «Гранд»?
Городъ говорилъ исключительно только объ этой стать. Лепорелло завидовалъ, что «Норвежецъ» опять привлекъ всеобщее вниманіе извстіемъ о самоубійств художника Дальбіэ.
Это самоубійство, дйствительно, интересовало публику. Дальбіэ былъ молодой человкъ, очень извстный на улиц Карла Іоганна. Между прочимъ, онъ издалъ цлый сборникъ стихотвореній; онъ былъ очень многосторонній и живой. Пріхавъ въ Христіанію, онъ довольно скоро пріобрлъ нкоторую извстность изъ-за разныхъ скандальныхъ исторій; вскор посл этого онъ выставилъ нсколько картинъ у Пломбквиста. И вдругъ этотъ человкъ застрлился; сотрудникъ «Норвежца» случайно услышалъ этотъ выстрлъ, и первый сообщилъ грустную всть, но очень сухо и спокойно, безъ криковъ и не привлекая вниманія, что, вообще, было въ привычкахъ «Норвежца», Газета только высказала свою симпатію несчастному человку, котораго, вроятно, какое-нибудь тайное горе довело до этого. Ни одна газета не знала объ этомъ событіи, — гд же были «Новости», гд он были въ это время? Отъ нихъ ускользнула хорошая, значительная статья, которая должна была бы стоять на первой страниц. Линге еще больше былъ раздраженъ, увидя, что эта добыча ускользнула у него между пальцевъ.
Но что говорилъ городъ? Былъ онъ на сторон художника?
Насколько могъ замтить Лепорелло, городъ, кажется, не очень сожалетъ о смерти
Тогда Линге взялся за перо. «Норвежцу» не очень-то жирно придется отъ всей этой исторіи, доставшейся ему такъ, безъ всякаго труда. Онъ считалъ это самоубійство просто-на-просто смшнымъ. Онъ посовтовалъ бы полиціи выяснить это дло, — разв товарищи умершаго не могли отсовтовать этому ребенку лишать себя жизни? Такія вещи не должны происходить въ цивилизованномъ и нравственномъ обществ; нужно было бы помшать мальчику хвататься за револьверъ только потому, что простылъ супъ за обдомъ.
Въ эту минуту Линге горячо сочувствовалъ обществу, которое должно было столько переносить; онъ вложилъ много убжденности въ эти строки, и самъ нашелъ ихъ превосходными. Вс опять будутъ удивляться его безпримрной способности такъ быстро и врно отгадывать самыя сокровенныя мысли людей.
Это, дйствительно, смшно. Ну, зачмъ этотъ юноша лишилъ себя жизни?
Когда Илэнъ вошелъ въ редакцію «Новостей», онъ услыхалъ громкій разговоръ въ комнат редактора. Секретарь сказалъ, смясь:
— Онъ разсчитывается съ одной изъ своихъ пріятельницъ.
Вскор посл этого изъ бюро Линге вышла дама, — сильно взволнованная. Она была очень плотная, полная, у нея были необыкновенно свтлые волосы и голубые глаза. Это была фру Л., прозывавшаяся камбалой, потому что была такая жирная, а кожа у нея была блая.
Линге провожаетъ ее до дверей и кланяется ей; онъ соблюдаетъ приличіе и проситъ даже какъ-нибудь навстить его, — онъ очень хорошо знаетъ, что она больше никогда не вернется посл этого расчета. Они не могли дольше переносить другъ друга; легкомысленный нравъ Линге причинялъ ей черезчуръ много заботъ, а онъ, съ своей стороны, ждалъ съ нетерпніемъ дня разлуки. Ну, слава Богу, теперь все это миновало! Эти полустарыя дамы, которыя постоянно выпадали ему на долю, совершенно не знали, сколько мученій он доставляютъ человку, когда не хотятъ отпустить его отъ себя. «Камбала» упрекнула его даже въ нкоторыхъ неисполненныхъ общаніяхъ, въ нкоторыхъ некрасивыхъ продлкахъ, во лжи. Но его долгая жизнь журналиста пріучила его выдерживать бури; его внутренняя сила была такъ велика, что онъ ни разу не опустилъ глазъ книзу, когда она упрекала его въ измн и неврности.
Но неужели ему никогда не посчастливится побдить сердце, никмъ другимъ еще непобжденное, — молодую, цвтущую, желанную двушку, которая предпочтетъ его всмъ другимъ, — неужели ему никогда не повезетъ? А почему же и нтъ? Ему было 40 лтъ, но онъ чувствовалъ себя молодымъ. Даже Шарлотта Илэнъ покраснла, увидя его; это такъ же врно, какъ и то, что его зовутъ Линге.
Онъ вспомнилъ Фредрика, ея брата, котораго онъ заманилъ въ «Новости», — теперь онъ охотно отдлался бы отъ него. Линге теперь опять былъ редакторомъ, извстнымъ журналистомъ, издававшимъ самую распространенную газету въ стран. Онъ открылъ дверь и выглянулъ, — совершенно врно, Илэнъ сидлъ на своемъ мст. Линге не зналъ, на что ему теперь этотъ человкъ; бюджетъ газеты былъ въ затруднительномъ положеніи, а работы Илэна не представляли больше интереса; въ публик перестали больше удивляться тому, что знатное имя Илэна встрчается въ газет Линге. Ну и что же? Разумется, этотъ человкъ не ради его собственныхъ достоинствъ былъ произведенъ въ сотрудники газеты, поэтому нельзя было черезчуръ на него положиться. Подписчики изъ самаго центра лвой, покинувшія такъ демонстративно «Новости» и перешедшіе къ «Норвежцу», — разв все это — пустяки?
Линге не могъ понять людей, читавшихъ «Норвежца», который не могъ даже ударить бичемъ или поймать агента, даже если бъ это было чрезвычайно необходимо. Онъ желалъ всего хорошаго своему товарищу по убжденіямъ, но тотъ стоялъ у него на пути, онъ не могъ развернуться, какъ онъ этого хотлъ; его цлью было заставить всхъ читать свою газету, а «Норвежецъ» мшалъ этому своей непоколебимой политической стойкостью.
Вдругъ Линге приказываетъ позвать управляющаго. Входитъ маленькій, худой человкъ съ черной бородой. У него есть нсколько акцій въ газет, и онъ преданъ «Новостямъ» тломъ и душой.