РЕФЕРЕНС. Часть первая: ‘Карандаш и уголь‘

Иевлев Павел Сергеевич

— Ты цела? — спросил я Альку.

— Вроде бы, — сказала она неуверенно. — Ничего не болит. Испугалась только. Они нас убьют, как вы думаете?

— Убить они нас и на крыше могли, — успокоил я девушку.

Честно говоря, то, что нас не убили сразу, вовсе не означает, что не убьют позже. Предварительно помучив с целью получения какой-нибудь информации, которой мы можем располагать, а можем и нет. Как правило, на факт применения пыток осведомлённость пытаемого не слишком влияет. Будут пытать, чтобы проверить, действительно ли

не знает, или чтобы убедиться, что рассказал всё. Пытаемый в данном случае сторона пассивная, инициатива не на его стороне. Но Альке я это озвучивать не буду.

Допрашивать нас никто не спешит, поэтому мы уселись на полу, прислонившись к стене и друг другу, что составило максимум возможного в таких скудных условиях комфорта. Я бы вполне мог, пользуясь случаем, подремать, но девушка, конечно, нервничает и не даёт расслабиться.

— Как вы думаете, кто нас похитил?

— Судя по модным костюмчикам — местные элитарии. Такое в магазине не купишь.

— Как вы думаете, зачем нас похитили?

— Одно из двух — чтобы мы не были там, где были, или чтобы мы были там, где не были.

— Не поняла… — призналась Алька.

— Либо целью было увезти нас оттуда, либо целью было привезти нас сюда. В первом случае они не хотят, чтобы я выполнил заказ Креона, во втором — я им зачем-то нужен тут. Тебя, извини, скорее всего, прихватили просто за компанию.

«Или для воздействия на меня. Например, чтобы посмотреть, как я отреагирую, если тебя будут при мне пытать. Если я вдруг окажусь стоек к пыткам сам», — это то, что я мог бы добавить, но не стал. Зачем мне девичьи истерики? Кстати, я вовсе не собираюсь изображать пленного партизана — расскажу всё, что просят. Моей стороны тут нет. Но, как я уже говорил, на применение пыток влияет готовность к ним пытающего, а не пытуемого.

— А как вы думаете… — не унимается девица.

— С трудом, — перебил её я. — С трудом думаю. Башкой треснулся, когда упал.

Преувеличиваю. То есть, башкой я, конечно, треснулся, но не настолько, чтобы волноваться на сей счёт. Симптомов сотрясения не наблюдаю. Но надо как-то пресечь её трындёж.

— Повернись лучше задом, — попросил я, — посмотрю, что за наручники тут в моде.

Наручники оказались гуманные, но крепкие и с электронным замком. Такие шпилькой не откроешь, даже будь у меня шпилька и свободные руки к ней. Скажу честно — я и обычные-то шпилькой не открою. Вообще чёрта с два их шпилькой откроешь, если это не в кино.

Уселись обратно. Я пригрелся и начал уже задрёмывать, но Алька опять завозилась.

— Чего тебе не сидится, егоза? — спросил я недовольно.

— Писать хочу!

— Терпи.

— Не могу больше!

— Писай в штаны. Только отодвинься сначала.

— Не могу в штаны!

— А чего там мочь-то? — удивился я. — Дело нехитрое.

— Когда я была маленькая, нас в детдоме за намоченные штаны выставляли голыми в коридор. Я один раз не дотерпела — и стояла так. Все смеялись,

показывали пальцами и кричали: «Фу, обоссака!». Я ужасно плакала и думала, что умру.

— Да, педагогика у вас не самая прогрессивная, согласен. Но ты уже не маленькая, и это не детдом. Твои мокрые штаны будут на совести тех, кто нас тут держит. Кстати, от этого ещё никто не умирал.

— Все равно не могу.

— Тогда терпи дальше. Вариантов, сама понимаешь, немного. Только постарайся не ёрзать.

Но она все равно ёрзала, конечно. Уснёшь тут, как же. Я бы налил в штаны без колебаний, но меня пока, слава богу, не подпирает.

Хватило её минут на десять.

— Михл, вы не могли бы, ну… Расстегнуть мне штаны?

— Сортира тут нет.

— Я отойду в угол, а вы отвернётесь. Лучше так, чем в мокрых штанах.

— Пожалуй, — согласился я. — Давай попробуем.

Она в брюках, довольно узких, ширинка на пуговицах. Расстёгивать её на ощупь, руками, скованными за спиной, — тот ещё тактильный квест. Но справился.

— Отвернитесь!

Я и не поворачивался, так что только плечами пожал, слушая сопение и возню за спиной.

— Чёрт! Чёрт! Чёрт!

— Что такое?

— Не могу стянуть штаны! Руки за спиной! Не получается! Они узкие!

Сделал полшага назад, зацепил пальцами пояс брюк, присел, стягивая вниз, к коленям.

— Так лучше?

— Ещё трусы, пожалуйста.

Повторил фокус с трусами, с трудом нащупав узкую резинку и стараясь не нащупать ничего лишнего.

— Простите, мне очень неловко.

— Ничего, — сказал я, — те, кто за нами сейчас наблюдают, уже наверняка описались. От смеха.

— Вы думаете, на нас смотрят? — переполошилась она. — Я так не могу…

Вот кто меня за язык дёрнул?

— Слушай, ты уже стоишь в спущенных штанах, что тебе терять? — заметил я философски. — Иди уже, сливай балласт.

За спиной зажурчало. Природа всегда своё возьмёт.

— Чёрт! Чёрт! Чёрт! Ну что за гадство, а?

— Что ещё?

— Я присела и не могу встать теперь! О боже, я сейчас плюхнусь в собственную лужу!

Я плюнул на приличия и повернулся — девушка, присев в углу, завалилась назад, к стене и теперь ёрзала, пытаясь встать без помощи скованных сзади рук. Получалось плохо, точнее никак. Пришлось подойти, развернуться, ухватить пальцами за блузку, придать наклон вперёд — только тогда смогла.

Надела штаны уже сама, я только ширинку застегнул.

— Мне ужасно неловко и невыносимо стыдно, простите. Я, правда, не могу в штаны.

— Обращайся.

— Надеюсь, больше никогда в жизни.

В помещении теперь пахнет понятно чем, но тут уж ничего не поделаешь. Хоть не по большому ей приспичило, вот это был бы действительно цирк.

Уселись обратно, стараясь не смотреть в осквернённый угол.

— Я вам тоже помогу, если придётся, — отважно заявила Алиана.

— Учту, — коротко ответил я.