РЕФЕРЕНС. Часть первая: ‘Карандаш и уголь‘
Шрифт:
— Почему раньше вы делали много быстрых набросков, а теперь рисуете день за днём одну картинку? — требовательно спросила Калидия. — Мне надоело сидеть в одной позе!
— Потому что раньше я менял мир, а теперь фиксирую, — ответил я. — Как ты себя чувствуешь после вчерашних приключений?
— Удивительно хорошо, — признала
— То есть, динамика положительная, — кивнул я. — А значит, заткнись и не мешай мне делать своё дело.
— Это было очень грубо и неуважительно.
— Похрен, — ответил я, размазывая пальцем тени.
Портрет выходит неплохо, для меня так даже отлично. Штрихи ложатся так, как надо, а значит, Мироздание принимает то, что я делаю. Хотя я, возможно, совершаю самоубийственную глупость с непредсказуемыми последствиями. Что поделать — в любом процессе есть обратные связи. Милая девушка Калидия на моих глазах хладнокровно зарезала двух малоприятных, но всё же живых людей. Не в бою, а казнила с холодным расчётом. Потому что пока она управляет оболочкой, оболочка управляет ей. Обратная связь. Я своими референсами меняю мир, а мир в ответ меняет меня. Игнорировать это не получается. И да, это бесит.
— Что-то изменилось, да? — догадалась она. — Я должна чувствовать себя хуже, оболочка должна отторгать меня. Но этого не происходит. Вы должны сказать мне, что случилось!
— Девочка, я ничего тебе не должен. Твой отец угрожает убить моих друзей, если я не убью тебя. Вот короткая выжимка наших отношений. Где тут мои долги?
— Я вас понимаю, — сказала Калидия примирительно. — Вы правы, между нами нет отношений долженствования, вы не обязаны мне ничего объяснять.
— Именно.
— Но я вас прошу. Скажите, что происходит?
— Ответ за ответ, согласна?
— Спрашивайте.
— Почему ты пытаешься покончить с собой таким мучительным и извращённым способом?
— Из-за матери, — сказала она, помолчав.
— Поясни, — удивился я.
— Она удалена от семьи, потому что не родила наследника. Если я становлюсь наследником, это значит, что она его всё-таки родила! Её вернут!
— Ты уверена?
— Да, отец мне обещал.
— Так почему ты тогда сначала хотела меня прикончить?
— Думала, что она мертва. Была уверена, что отец её убил.
— Вот что бывает, когда общество не изобрело семейных психологов, — вздохнул я. — Теперь ты, видимо, уверена в чём-то другом.
— Я её видела. Она кибернетизирована, но жива. Её просто заглушили.
— Её что? — не понял я.
— Подавитель высшей нервной деятельности. Она киберприслуга, как Мехра. Наверное, отец её действительно любил.
— Если ты и мать — примеры его любви, то я сделал правильный выбор. Быть его врагом безопаснее.
— И что вы сделали? Я ответила, теперь ваша очередь.
— Ты не будешь мальчиком. Ты полностью здоровая семнадцатилетняя девушка, твоё слияние с
— Но почему! Зачем! Как же теперь… — она замолчала, потрясённая.
— Потому что так правильно, — ответил я спокойно.
Алька после приключений бурной ночи осталась в своей комнате, и мне ничто не мешает говорить откровенно. Беречь нервы Калидии я необходимым не считаю — девушка, способная, не дрогнув, прирезать парочку родственников (все владетели, надо полагать, родственники, и даже более близкие, чем стоило бы), переживёт и небольшую порцию правды.
— Я честно пытался. Мир был против, но у меня было три месяца, и я бы его, скорее всего, уговорил. Так же, как уговорил на это говно себя. Не сложилось. Дело не в откате, который я, возможно, не переживу. Дело в том, что так нельзя. Это не этическое «нельзя, потому что нехорошо и гадко», когда можно затолкать совесть в жопу и сделать. Это «нельзя, потому что, сука, просто нельзя». Не знаю, как ещё тебе это объяснить.
— Я, кажется, понимаю, — кивнула она.
Может, и понимает, почему нет. Её растили в парадигме «так надо, потому что надо». Не ребёнок, а жертвенная пешка для размена в политической партии. Её папаша, как по мне, больной на всю башку ублюдок, но его, скорее всего, растили так же. Они тут все такие, аристократы хулевы. Понимают «надо» и «нельзя». И когда их «надо» находит на чужое «нельзя», то горе чужим.
— Но… Как же моя мать? Как ваши друзья? Как Алька? Как вообще всё?
— Без понятия. «Делай что должно и будет что будет», — процитировал я.
— И что теперь делать мне?
— Сесть уже на попу ровно и не мешать мне рисовать! Ну, или пойти и рассказать всё отцу. Как хочешь.
Она села.
Из своей комнаты выбрела смурная Алька, и мы замолчали. Обсуждать больше нечего, настало время решений.
***
До вечера я рисовал. Закончил черновик на картонке, взял большой лист и перешёл к чистовой картинке. Финальный референс выходит на загляденье. Его бы маслом на холст и в рамку, но не умею я маслом.
Алиана сидит надутая, куксится, вздыхает и вообще демонстрирует расстроенные чувства. Даже обедать не стала. По-хорошему, ей бы не помешало с кем-нибудь поговорить. В конце концов, она пережила большой стресс — её похитили, насильно удерживали, собирались пытать, а потом на её глазах убили людей. Ах, да, ещё ей пришлось пописать в углу. Не знаю, что её больше травмировало, — лужа мочи или лужа крови. Разумеется, ей сильно не по себе сейчас. Но и мне не до её переживаний. Если Креон решит нас прикончить, то вырастить в себе нервное расстройство она не успеет.