Регина
Шрифт:
— О, моя богиня, что вы хотите этим сказать? — тёмные глаза герцога испытующе смотрели на графиню.
Регина многозначительно улыбалась. Не опуская глаз.
— Неужели у вашего бедного раба нет никаких шансов на вашу благосклонность?
— Есть. Но вы же сами прекрасно знаете, что любовь графини де Клермон стоит гораздо больше, чем ласки какой-нибудь жены главного ловчего.
Обольстительная в своём коварстве улыбка играла на манящих нежно-розовых губах.
— Одно ваше слово, графиня, и у ваших ног будет всё, что вы пожелаете! — восторженно воскликнул герцог и раскрыл свои объятья.
Регина,
— Помилуйте, у моих ног и так оказывается всё, что я ни пожелаю. Моя любовь стоит… короны. Думаю, мне она будет больше к лицу, нежели Луизе де Водемон.
— Думаю, на месте моего венценосного брата ради вас я отправил бы бесплодную супругу в монастырь и сделал бы вас королевой, — голос герцога упал до шёпота и Луи едва мог слышать двух заговорщиков.
— А кто говорил о вашем брате? — Регина удивленно приподняла бровь, — насколько мне известно, он стал королём только благодаря расторопности своей матушки и верности моего брата. А ведь на тот момент все права на корону были у вас, Ваша светлость. Так что же мешает вам сейчас взять то, что должно было принадлежать вам?
Словно мифическая сирена, она пела своим грудным, волнующим голосом коварные и опасные песни и герцог уже полностью был в её власти. Он уже видел и корону на своей голове, и юную прекрасную королеву рядом с собой, неограниченную власть над страной и сладчайшее рабство в объятиях прекраснейшей женщины. Картины одна заманчивей другой плыли у него перед глазами. Губы Регины приблизились к его уху и её тёплое дыхание и запах её духов сводили с ума. И герцог уже знал, как всё на самом деле просто: страну раздирают гражданские войны, король бездетен и нелюбим народом, а с помощью Регины он сможет договориться с Гизами и Испанией, дать решительный бой гугенотам и на волне этой победы, избавившись под шумок от неудачливого брата и слишком умной матушки, стать королём. Графиня де Ренель требовала за свою любовь королевскую корону? Что ж, он с удовольствием наденет эту дорогую игрушку на её рыжие волосы. Тем более, что от такого украшения он и сам не откажется. Трон и Регина — владея этими сокровищами он станет счастливейшим из смертных.
Их спугнул шум, словно кто-то в двух шагах от них в ярости сломал ветку и швырнул её в темноту кустов. Регина, охнув, подхватила юбки и бросилась в глубину сада, растворившись среди деревьев. Застигнутый врасплох герцог, которому уже мерещились лица Рене де Бирага и королевских миньонов за каждым деревом, озирался по сторонам. Королевская кровь не позволяла трусливо сбежать, а инстинкт самосохранения требовал бежать без оглядки до самого Анжу.
Но из темноты навстречу ему шагнул Луи де Бюсси. Очень бледный и непривычно спокойный.
— Простите, что помешал вашей беседе, Ваша светлость. Но думаю, у вас ещё будет достаточно времени для разговоров с моей сестрой. У меня же дело, не терпящее отлагательств.
— Что случилось, мой верный Бюсси? — герцогу не сразу удалось справиться с предательской дрожью в голосе, выдававшей его недавний испуг.
— В последнее время некоторые особы, приближенные к трону, начали подвергать сомнению мою воинскую доблесть и дворянскую честь.
— Вы
— О, Ваша светлость, если бы эти клеветнические речи можно было закончить на честном поединке, разве стал бы я беспокоить вас и отнимать у вас время?
— Так за чем же дело стало? И кто во Франции может упрекнуть вас, храбрейшего их храбрых, в недостатке отваги?
— Кое-кто напомнил, что дворянин в чине полковника всё чаще избирает полем боя любовное ложе, в то время как в стране идёт война.
— Вы о чём, граф? Уж не эту ли мышиную возню во Фландрии вы называете войной?
— Не я. Для таких дел в Лувре есть миньоны, Ваша светлость.
— И чем я могу вам помочь?
— Отпустите меня на войну. Во Фландрию.
— О! Граф, мне вас будет не хватать в Париже. Да и не только мне. Но… вы правы. Несомненно, правы. Должен же кто-то показать, как нужно воевать, и подать пример этим… господам, приближенным к королевской особе. Если бы в нашей армии все полковники были такими же храбрыми и преданными Франции, как вы, мой друг, нам не пришлось бы защищать свои границы и терпеть испанцев, англичан и гугенотов.
— Это значит — да?
— Да. Езжайте и да пребудет с вами благословение Господне и милость Божией матери. Я же в свою очередь обещаю вам взять на себя все заботы о вашей юной сестре.
— Что ж, Ваша светлость, вы просто камень с моей души сняли. Теперь я могу уехать, не беспокоясь за честь и благополучие графини де Ренель.
— Я сейчас же напишу маршалу, а вы можете начинать собираться в дорогу.
— Благодарю, мой сюзерен.
Луи очень искусно сымитировал почтительный поклон и быстрым шагом удалился по направлению к воротам.
— Ну что ж, отъезд Бюсси лишь освободит мне дорогу в постель его сестры, — довольно мурлыкнул сам себе герцог.
Почему-то ему казалось, что сделать Регину королевой проще, чем иметь дело с её гордым и упрямым братом, словно задавшимся целью никого не подпускать к ней на пушечный выстрел.
Регина вернулась домой на час позже Бюсси. Её внимание привлёк свет, лившийся через приотворённую дверь из её кабинета. Размышляя, что же это такое там происходит, она открыла дверь и застала совершенно возмутительную картину: Луи устраивал форменный обыск в её личном кабинете. На полу валялись перевёрнутые ящики с бумагами, выпотрошенные шкатулки, распечатанные письма. Регина застыла на пороге соляным столбом. От изумления она не успела даже разозлиться. Словно почувствовав её присутствие, Луи обернулся, смерил её гневным взглядом с ног до головы и тоном Великого Инквизитора спросил:
— Может, ты не будешь понапрасну тратить своё и моё время и сама отдашь мне письма?
У Регины от такого заявления дар речи пропал.
— Письма от Гизов, — повторил Луи. — Немедленно дай сюда всю свою переписку с Гизами.
— А по какому праву? И вообще, что ты себе позволяешь? Это обыск, допрос?
— А ты предпочитаешь, чтобы в твоих вещах рылась тайная полиция, а тебя допрашивала святая инквизиция или королевский суд? Ты совсем с ума сошла? Ты хоть думаешь, с кем связалась?